Содержание
Victorian Gothic and Art Deco Ensembles of Mumbai
The List
Victorian Gothic and Art Deco Ensembles of …
- Description
- Maps
- Documents
- Gallery
- Indicators
Victorian Gothic and Art Deco Ensembles of Mumbai
Having become a global trading centre, the city of Mumbai implemented an ambitious urban planning project in the second half of the 19th century. It led to the construction of ensembles of public buildings bordering the Oval Maidan open space, first in the Victorian Neo-Gothic style and then, in the early 20th century, in the Art Deco idiom. The Victorian ensemble includes Indian elements suited to the climate, including balconies and verandas. The Art Deco edifices, with their cinemas and residential buildings, blend Indian design with Art Deco imagery, creating a unique style that has been described as Indo-Deco.
These two ensembles bear testimony to the phases of modernization that Mumbai has undergone in the course of the 19th and 20th centuries.
Description is available under license CC-BY-SA IGO 3.0
Ensembles néo-gothique victorien et Art déco de Mumbai
Devenue un centre de commerce d’envergure mondiale, la ville de Mumbai a connu un ambitieux projet d’urbanisme durant la deuxième moitié du XIXe siècle. Il s’est traduit par l’édification d’ensembles de bâtiments publics construits dans le style néo-gothique victorien, puis, au début du XXe siècle, par un groupe d’édifices Art déco autour de l’espace vert de l’Oval Maidan. L’ensemble victorien intègre des éléments indiens destinés à répondre au climat local, comme des balcons et des vérandas. Les bâtiments Art déco, avec leurs salles de cinéma et leurs immeubles d’habitation, mélangent la conception indienne et l’imagerie Art déco, créant un style unique appelé plus tard Indo-Deco. Ces deux ensembles témoignent des phases de modernisation que Mumbai a traversées au cours des XIXe et XXe siècles.
Description is available under license CC-BY-SA IGO 3.0
مجامع مدينة مومباي الفكتورية المشيدة على الطراز القوطي الحديث وأسلوب الزخرفة
أصبحت مدينة مومباي مركزاً تجارياً هاماً على الصعيد العالمي، وقد شهدت مشروعاً طموحاً للتنمية الحضرية خلال الجزء الثاني من القرن التاسع عشر. إذ أسفر هذا المشروع عن تشييد عدد من المباني العامة المبنية على طراز العمارة الفكتورية القوطية الحديثة، ومجموعة من المباني المنشأة على طراز الـ «آرت ديكو» في بداية القرن العشرين، وذلك حول منطقة الميدان البيضاوي أو»أوفال ميدان» الخضراء. ويجسّد المجمع المبني على الطراز الفكتوري عناصر هندية مخصصة للتأقلم مع المناخ المحلي ومنها مثلاً الشُرف المسقوفة وغير المسقوفة. وإنّ أبنية الآرت ديكو وقاعات السينما والمباني السكنية فيها تخلط بين التصميم الهندي وروح طراز «الآرت ديكور»، الأمر الذي نتج عنه طراز مميّز أطلق عليه اسم الديكو الهندي. ويشهد هذان المجمعان على مراحل التحديث التي مرت بها مدينة مومباي خلال القرنين التاسع عشر والعشرين.
source: UNESCO/ERI
Description is available under license CC-BY-SA IGO 3.
0
孟买维多利亚的哥特式和艺术装饰合奏
在如今已成为全球贸易中心的孟买，19世纪下半叶实施了雄心勃勃的城市改造。临近Oval Maidan的开放空间就是改造的结果，前期的改造为维多利亚新哥特式样式，然后在20世纪初转为装饰艺术风格。维多利亚样式中还融合了适应当地气候特点的印度元素，如阳台设计。装饰艺术风格的电影院和住宅建筑中也带有浓郁的印度设计气息，形成独特的“印度装饰艺术”。这两类建筑诠释了孟买在19和20世纪经历的现代化历程。
source: UNESCO/ERI
Description is available under license CC-BY-SA IGO 3.0
Комплексы в стиле викторианской готики и арт-деко в Мумбае, Индия
Став торговым центром мирового значения, город Мумбай реализовал амбициозный проект городской застройки во второй половине XIX века. Этот проект воплотился в комплексе общественных зданий викторианского неоготического стиля, а затем, в начале XX века, в ряде зданий стиля «арт-деко» вокруг зеленого поля Овал Майдан. Викторианский комплекс отмечен элементами индийской архитектуры, соответствующими местным климатическим условиям, — балконами и верандами.
В зданиях стиля «арт-деко» размещаются кинотеатры и жилые помещения, индийский дизайн сочетается с элементами «арт-деко», создавая уникальный стиль, позднее получивший название «индо-деко». Эти два компонента городской застройки демонстрируют последующие фазы модернизации города Мумбай на протяжении XIX и XX веков.
source: UNESCO/ERI
Description is available under license CC-BY-SA IGO 3.0
Conjuntos neogótico victoriano y ‘art déco’ de Mumbai
Ciudad portuaria comercial de importancia mundial, Mumbai fue en la segunda mitad del siglo XIX escenario de un ambicioso proyecto urbanístico que se plasmó en la construcción de un conjunto de edificios públicos de estilo neogótico victoriano en torno a la verde explanada del Gran Óvalo, al que vino añadirse un nuevo conjunto de inmuebles art déco a principios del siglo XX. Las construcciones victorianas integraron elementos de la arquitectura india, como balcones y porches, para adaptarse a las condiciones climáticas locales, y en los demás edificios, destinados a viviendas y salas de cine, las nociones estéticas del art déco se fusionaron con formas conceptuales y simbólicas propiamente indias, dando así origen a un estilo único en su género que más tarde se denominaría art indo-déco.
Estos dos conjuntos arquitectónicos son una muestra de las etapas por las que atravesó la modernización de Mumbai a lo largo de los siglos XIX y XX.
source: UNESCO/ERI
Description is available under license CC-BY-SA IGO 3.0
मुंबई के विक्टोरियाई गॉथिक और उसकी कला सज्जा का प्रभाव
19 वीं सदी के उत्तरार्ध में वैश्विक व्यापार केंद्र बनने के पश्चात, मुंबई शहर ने एक महत्वाकांक्षी शहरी नियोजन परियोजना को कार्यान्वित किया। जिसने पहले अंडाकार मैदान वाले खुले स्थान के चारों ओर सार्वजनिक इमारतों के समूह का निर्माण किया, जिसे पहले विक्टोरियाई नव-गोथिक शैली में और तत्पश्चात 20वीं सदी के प्रारंभ में कला सज्जा शैली में बनाया गया। विक्टोरियाई कला शैली में बालकनी और बरामदे सहित जलवायु के अनुकूल भारतीय तत्वों को शामिल किया गया है। कला सज्जा शैली की इमारतें, जिसमें सिनेमा और आवासीय इमारतें शामिल हैं, कला सज्जा कल्पना के साथ भारतीय डिज़ाइन के मिश्रण से एक अद्वितीय शैली बनाई गई हैं, जिनका उल्लेख इंडो-डेको के रूप में किया गया है। ये दोनों कला शिल्प मुंबई में 19वीं और 20वीं सदी के दौरान आधुनिकीकरण के चरणों के साक्षी हैं।
Source: India
- English
- French
- Arabic
- Chinese
- Russian
- Spanish
- Hindi
An aerial view of the Nominated Property
© Abha Narain Lambah Associates
Outstanding Universal Value
Brief synthesis
Two waves of urban development of Mumbai in the 19th and 20th centuries transformed the city from a fortified trading outpost to the first city of India.
The first expansion included the construction in the 1880s of a group of Victorian Gothic public buildings and the creation of the Oval Maidan.
The second expansion was the Backbay Reclamation Scheme in the early 20th century, which offered a new opportunity for Bombay to expand to the west with Art Deco residential, commercial and entertainment buildings and the creation of the Marine Drive sea front.
Today the Oval Maidan offers a spectacular ensemble of Victorian Gothic buildings on its eastern side, and another impressive ensemble of Art Deco buildings on its western side as a testimony to the modernization phases that Mumbai went through leading to a modern independent India in 1947.
Criterion (ii): Both the Victorian Gothic and the Art Deco ensembles exhibit an important exchange of European and Indian human values over a span of time. The Victorian assemblage of grand public buildings created an Indo-Gothic style by blending Gothic revival elements with Indian elements, with adaptations in response to the local climate by introducing balconies and verandas.
Mumbai’s Art Deco buildings of iconic cinema halls and apartment buildings blended Indian design with Art Deco imagery and created a unique style that became known as Indo-Deco. Its influence spread through the Indian sub-continent.
Criterion (iv): The Victorian Gothic and Art Deco ensembles reflect the developments in architecture and urban planning over two centuries. The two ensembles represent architectural styles, phases in the advancements of construction materials and techniques, urban planning philosophies, and historical phases which are distinctive and facing each other across the Oval Maidan. Both ensembles are the creation of the two major urban expansions of Bombay, which led to the development of the city to become the internationally important mercantile city of the twentieth century and up to the present.
Integrity
The assemblage of Victorian Gothic and Art Deco buildings retains a high degree of integrity in visual, spatial and planning terms with the Rajabai Clock tower as the visual high point and the Oval Maidan, which is a unifying element and a centrepiece offering to view both the Victorian and the Art Deco groups of buildings.
It retains its integrity as a planned urban development. The wider settings of the property are vulnerable to urban development pressures.
Authenticity
The assemblage of Victorian Gothic and Art Deco buildings meets the conditions of authenticity in terms of architectural form, decorative motifs, design, scale and material. They also retain their original use. The Oval Maidan retains its authenticity as an urban open space and Marine Drive retains its setting as a sea-facing Art Deco development.
Even if individual buildings may have experienced modifications, their living nature, form and design are still authentic in general; in particular the use and function of each building remains almost unchanged in both the Victorian district and the Art Deco district.
Protection and management requirements
The legal protection of the property and buffer zone is based on the statute of the Government of Maharashtra, most importantly by the Heritage Regulations for Greater Bombay 1995, Regulation No.
67 (DCR 67). Under this regulation, buildings of the property are listed as Grade I, IIA, IIB or III. The property and its buffer zone fall within the two heritage precincts: Fort Precinct and Marine Drive Precinct.
The property is managed according to Section 52 of the Greater Mumbai Development Plan by the Heritage Conservation Committee, which was created by DCR 67. The Site Management Plan identifies nine objectives and presents an action plan consisting of 13 actions, with an indication of the stakeholders or agencies involved for each action, and whether it is an ongoing, short-, medium- or long-term action. It should be strengthened to include an organizational chart, the legal provisions of the management of the property, an implementation mechanism for the management action plan and a management tourism strategy.
News (2)
World Heritage Committee has inscribed a total of 19 sites
4 July 2018
Four sites added to UNESCO’s World Heritage List
30 June 2018
→ victorian%20gothic, перевод на русский, примеры предложений
Пример переведенного предложения: Tobias Tingeli lived in an imposing Victorian mansion high on the Zürichberg near the Dolder Grand Hotel.
↔ Тобиас Тинджели жил в импозантном особняке в викторианском стиле на улице Цюрихберг неподалеку от гранд-отеля «Долдер».
Glosbe Translate
Google Translate
+
Добавить перевод
Добавить
В настоящее время у нас нет переводов для victorian%20gothic в словаре, может быть, вы можете добавить его? Обязательно проверьте автоматический перевод, память переводов или косвенные переводы.
Victorian Gothic
неоготика
Добавить пример
Добавить
Склонение
Основа
Tobias Tingeli lived in an imposing Victorian mansion high on the Zürichberg near the Dolder Grand Hotel.
Тобиас Тинджели жил в импозантном особняке в викторианском стиле на улице Цюрихберг неподалеку от гранд-отеля «Долдер».
Literature
Beautifully presented , privately owned and run city centre hotel made up of two fully modernised, charming, historical «B» listed Victorian town houses, where the emphasis is quality accommodation,.
..
Очаровательный частный отель Haymarket Hotel удобно разместился в двух отремонтированных особняках викторианской эпохи, признанных памятниками архитектуры.
Common crawl
It’s this old Victorian town on the Gulf Coast, all pretty wooden houses and ornate Victorian mansions.
Старый викторианский город на побережье Мексиканского залива — много деревянных домов, красивые старинные особняки.
Literature
This seems far more likely, and two centuries later, a notable Victorian physician came to the same conclusion.
Эта версия гораздо более вероятна, и два века спустя авторитетный викторианский врач пришел к такому же выводу.
Literature
The foyer merged into a large sitting room with a high ceiling and dark Victorian furniture.
Холл переходил в большую гостиную с высоким потолком и темной викторианской мебелью.
Literature
Another annual celebration, a Victorian Heritage fête, takes place in November.
Ещё один ежегодный праздник, посвящённый викторианскому наследию, проводится в ноябре.
WikiMatrix
And more affluent women do have a history of effective sweated labor boycotts in the past: in the Victorian era, impoverished women were going blind in the `needle trades’, turning out elaborate embroideries for wealthy women, until revulsion on the part of these consumers forced conditions to better.
Более богатые женщины в действительности имеют опыт эффективных бойкотов подпольного труда в прошлом: в викторианскую эпоху бедные женщины слепли в «швейной промышленности», разрабатывая вышивки для состоятельных женщин, пока отвращение со стороны этих потребителей не изменило условия к лучшему.
ProjectSyndicate
I realised young people like yourselves aren’t interested in eels and Victorian nonsense.
Я понял, что таким молодым людям, как вы, не интересны угри и викторианская чепуха.
OpenSubtitles2018.v3
The Victorians like technology, the more aggressive the better.
Викторианцы обожают технику — чем она опаснее, тем лучше.
Literature
It’ s a Victorian house
Это же викторианский дом
opensubtitles2
The house we were in was solid Victorian in style, both inside and out, except that it had a tin roof.
Дом, в который мы приехали, был в добром викторианском стиле, и внутри, и снаружи, если не считать железной крыши.
Literature
It has to be remembered that the dead hand of repressive Victorian morality lay almost a hundred years in the future.
Следует вспомнить, что абсолютная власть викторианской морали будет установлена только через сто лет.
Literature
The Chief Psychiatrist is a statutory role established under the Victorian Mental Health Act 1986.
Законом об охране психического здоровья 1989 года штата Виктория предусмотрена должность главного психиатра.
“Do you think you could make me a cane gun, like one those fancy gentlemen in the Victorian era had?
– Как думаешь, ты смогла бы сделать для меня пистолет в трости, как у разных шикарных господ в викторианскую эпоху?
Literature
It was mostly filled with Victorian houses that were being used as student apartments.
В основном там стояли викторианские дома, где селились студенты.
Literature
It does not have the charm of your narrow cluttered Victorian in San Francisco.
В нем нет очарования твоего захламленного викторианского особняка в Сан-Франциско.
Literature
He stood up, shook the sand from his shoes and started to walk back to the Victorian railway station at Wemyss Bay.
Он встал, стряхнул с ботинок песок и направился на железнодорожную станцию в Бемисс-Бей.
Literature
It took a hundred years before the ideals of the Lunar Society became reality in Victorian England.
Англии потребовалось сто лет, прежде чем идеалы Лунного общества воплотились в викторианской Англии.
Literature
Also, the Victorian longbow does not bend throughout the entire length, as does the medieval longbow.
Кроме того, викторианский лук не гнется по всей длине, как средневековый лук.
WikiMatrix
The Great Dividing Range stretches along the east coast of the continent and terminates near the Victorian city of Ballarat west of the capital Melbourne, though the nearby Grampians may be considered to be the final part of the range.
Большой Водораздельный хребет тянется вдоль восточного побережья континента и оканчивается недалеко от города Балларат в Виктории к западу от столицы штата Мельбурна, хотя близлежащие природный парк Грампианс могжет считаться последней частью хребта.
WikiMatrix
The building exemplifies the Victorian Gothic revival style of architecture, using themes and elements from 13th-century Early English Gothic architecture.
Здание является примером викторианского готического стиля возрождения архитектуры; используются темы и элементы английской готики XIII века.
WikiMatrix
A line from some un-remembered Victorian author sprang into his head: ‘Fate laughs at probabilities.’
Ему припомнилась строчка из забытого викторианского автора: «Над вероятностью судьба смеется».
Literature
Hotel in Chelmsford: A lovingly converted Victorian House, Best Western Ivy Hill Hotel, is set in nine acres of beautifully matured gardens. Its village location is ideally situated midway between Chelmsford & Brentwood, well appointed with easy access to the A12 & M25.
Отель в Челмсфорд (Chelmsford) Данный комфортабельный отель удовлетворяет повышенным требованиям (3 звезды) и имеет 33 номеров.
Common crawl
Aunt Aida had taken a block of rooms at Maplehurst Manor, an old Victorian house at the foot of Dresser Street.
Тетя Аида занимала несколько комнат в Мэплхорст-Мэнор, старом викторианском особняке внизу Дрессер-стрит.
Literature
It’s an almost perfect Georgian house and they’ve got a lot of dreadful Victorian furniture.
Почти безупречный георгианский дом обставлен страшной викторианской мебелью.
Literature
Список самых популярных запросов:
1K,
~2K,
~3K,
~4K,
~5K,
~5-10K,
~10-20K,
~20-50K,
~50-100K,
~100k-200K,
~200-500K,
~1M
Викторианская готика – Путеводитель по готике
Джек Кларк
В поздний викторианский период были опубликованы одни из самых устойчивых и популярных готических текстов в английской литературе. Эти тексты вызывали споры, поскольку они часто тщательно изучали и критиковали социальные и культурные структуры того периода и одновременно делали их сенсациями с помощью романтических представлений, сексуальной развратности, безнравственности и гротескно-чудовищных форм. Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея» — ключевой пример этих тенденций в викторианской готической литературе.
После публикации текст подвергся тщательной проверке как противоречивый, вульгарный и аморальный, но теперь считается одним из самых провокационных и философских текстов конца девятнадцатого века. Уайльд хотел, чтобы текст был одновременно спорным и провокационным как критика викторианской эстетической одержимости красотой и ее, согласно культурным представлениям, корреляции с моральной чувствительностью. Викторианцы используют искусство как инструмент социального воспитания и нравственного просвещения, а также для усиления поверхностного характера этого идеалистического нравственного общества. Уайльд идентифицирует эти лицемерные дуальности красоты и безнравственности, возвышенного и гротескного, влияния и чудовищного и создает Дориана Грея как воплощение этих наблюдений и того, как чудовищный человек может оставаться морально непогрешимым, если он физически прекрасен. Готическая тенденция поздневикторианского готического романа была философским наблюдением за несуразностями, присущими обществу.
Но эти тексты считались тревожными, их читали за закрытыми дверями и прятали под матрацем как сенсационное спорное произведение эротической литературы, которое никому больше не показывали. Картина Дориана Грея — это комедия нравов и ужас красоты, которая развращает душу, а картина действует как зеркало души, показывая монстра внутри. Впоследствии текст служит хорошим примером поздневикторианского прототипа готического романа, в котором представлены темы, бросающие вызов ключевым культурным нарративам.
Социальные и религиозные потрясения
Чтобы лучше понять контекст Изображение Дориана Грея , важно понять социальные проблемы, присутствующие в викторианском обществе. Викторианский период был отмечен множеством сложных культурных колебаний, связанных с общественными ожиданиями, технологическими инновациями, религией и моральной паникой. Это был период революции; паровой двигатель изменил характер транспорта, промышленности и экономики, что также привело к быстрой урбанизации, поскольку сельский рабочий класс и иммигранты начали мигрировать в центр города в поисках убежища и работы в растущем промышленном городе с населением более трех миллионов человек.
к концу девятнадцатого века (Шварц 1-2). Это также означало, что когда-то физически разделенные социальные классы теперь жили ближе друг к другу, чем когда-либо прежде. Результатом этого стал призыв к социальной сегрегации рабочего класса для дальнейшего успешного развития пригородов Лондона (Акройд 523). Социальные предприниматели, такие как Чарльз Диккенс, выступали за права женщин и детей и часто говорили о реформе образования для рабочего класса (Дом 10). Он часто использовал свои наблюдения, чтобы вдохновить персонажей для своих собственных текстов, таких как Оливер Твист (1837) Рождественская песнь (1843) и Большое ожидание с (1861). Появление научной эмпирии и образования способствовало развитию технологий и привело к последующей публикации научных текстов для неспециалистов, что означало, что средний человек смог понять научные теоремы (Harkup 22). Отец Мэри Шелли Уильям Годвин сыграл важную роль в этом движении за доступное образование, открыв библиотеку и издательство под названием «Библиотека для несовершеннолетних» и считал, что его дочери также должны быть хорошо образованы, несмотря на их пол (Harkup 23).
Образование Шелли, а также то, что она была причастна к интеллектуальным беседам с друзьями своего отца, оказали на нее значительное влияние при создании Франкенштейн (1818).
Влияние религии на население в целом также подвергалось изменениям; акцент на научных исследованиях происхождения творения и обоснование постпросвещения утверждали, что религия была частью прежних суеверий, прежде чем природные явления можно было объяснить с помощью научного процесса. Впоследствии общественная вера в христианское православие начала ослабевать на волне рационалистического мышления эпохи Просвещения, которое сознательно подрывало церковь и монархию. В результате этих ключевых факторов Англия начала секуляризироваться. Такие ученые, как Фред Боттинг, Джозеф Кэрролл, Ричард Эллман и Анджела Кингстон, обсуждают конфликт между «корреляцией гомоэротизма с мужской сексуальной психологией и христианским этосом добра и зла, как его понимает Уайльд», который, по-видимому, коррелирует с этой секуляризацией (3).
Эта ветвь науки обычно утверждает, что текст предлагает «два конкурирующих взгляда на человеческую природу… первый вытекает из эстетических доктрин Уолтера Патера, а другой — из традиционной христианской концепции души» (2). Вера Патера в христианство пошла на убыль, когда он начал выступать за человеческий характер и мораль, движимые чувственными удовольствиями, философия, к которой Уайльд был пристрастен в своей защите «искусства ради искусства», а не викторианской необходимости давать моральные уроки среднему и высшему звену. классы и социальное воспитание к творчеству. Хотя это так, текст также намекает на христианские темы, связанные со святостью души и ролью коррупции.
Из-за постоянно развивающейся классовой структуры и секуляризации общественная моральная паника, связанная с сексуальностью, потреблением и этикетом, была общей нитью. Во многом это можно отнести к классовой реформе, поскольку средний класс начал приобретать богатство, власть и амбиции подняться в социальной стратосфере благодаря образованию и индустриализации.
В результате возникла потребность в инженерах, бухгалтерах, юристах и политиках среди других профессий. (Парень 177). В то время как эта революция набирала обороты в Англии и социальные революции бушевали по всему миру, викторианцы также правили одной из самых могущественных экономических империй в мире благодаря хлопковой промышленности, которая производила огромные богатства. После поражения французского императора Наполеона Бонапарта в 1815 году от англичан при Ватерлоо у этой экономической экспансии не было серьезных соперников (Корнуэлл 342). Это, однако, не помешало созданию угроз, чтобы воспользоваться страхом перед тем, что население империи потеряет свое положение. Брэма Стокера Дракула (1897) продемонстрировал восточную угрозу, которая могла опрокинуть современную технологическую мощь древней сверхъестественной силой. Роберт Льюис Стивенсон также увековечил этот страх перед внутренними угрозами со стороны самой человеческой природы, опубликовав «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда ».
Стивенсон утверждал, что «внутри каждого из нас две природы находятся в состоянии войны», поскольку человечество изо всех сил пыталось контролировать свою более животную природу и подчиняться (54). Работа Стивенсона вдохновила Уайльда на осмысление двойственности викторианского общества.
Эти изменения во власти, культуре и контроле означали, что этот период был неспокойным временем, когда ранее считавшиеся истины и факты подвергались тщательному анализу. Этот культурный переворот вызвал неуверенность и тревогу за порогом класса (Akroyd 599). Из-за этого также существовало сопротивление рациональности Просвещения, которая считала, что романтизм и вера по-прежнему играют важную познавательную роль в европейской культуре (Saul, Tebbutt 43). Готическая литература была важным аспектом этой контрреволюции в Англии, ее часто классифицировали как романтические тексты, одновременно обращаясь к сверхъестественным темам, реагируя на живописную парадигму, присущую викторианскому менталитету, которая вдохновляла Уайльда (Whelan 100).
Современный граффити-портрет Оскара Уайльда на рушащейся городской стене прекрасно воплощает опасения викторианского периода о том, что поверхностная красота может скрывать моральное разложение (Тьерри Эрманн).
Эстетика и нравственность
Искусство стало навязчивой идеей викторианского среднего класса, который считал, что нравственность и добродетель можно научить через утонченную внешность и одновременно отразить в общественном форуме. Искусство должно было оказывать влияние на впечатлительных, что Уайльд подчеркивает в начале своего текста, впервые представляя Дориана Грея. В начале текста Бэзил Хейуорд заканчивает портрет Дориана, чья физическая красота вдохновила его. Его соратник лорд Генри очень заинтересован в встрече с мальчиком, который мог бы вдохновить его на такое художественное вдохновение, но Бэзил очень защищает Дориана, поскольку опасается, что его персонажем можно манипулировать под неправильным влиянием. В тексте утверждается, что влияние — это преимущественно негативная сила.
Бэзил делает это утверждение лорду Генри, говоря: «… не балуй его (Дориана). Не пытайтесь влиять на него. Ваше влияние было бы плохим» (15). Уайльд снова добавляет еще один уровень иронии, поскольку Бэзил только что закончил монолог о захватывающем влиянии, которое Дориан оказывает на художественное творчество Бэзила, который он заключает, заявляя, что «пока я жив, личность Дориана Грея будет доминировать надо мной ». (13). Лорд Генри подкрепляет этот момент, прямо говоря Дориану при встрече с ним, что «не существует такой вещи, как хорошее влияние… всякое влияние аморально…» (18). По иронии судьбы Бэзил и лорд Генри являются двумя ключевыми людьми, повлиявшими на развитие его характера на протяжении всего текста, и в соответствии с темой эстетизма оба представляют Дориану произведение искусства, которое помогает Дориану в развитии его характера. Бэзил рисует портрет и представляет его Дориану, намереваясь запечатлеть невинность и красоту мужчины, но вместо этого знакомит его с тщеславием и соперником.
Лорд Генри преподносит Дориану малоизвестную книгу без названия, которая в юности сформировала многие из его взглядов, которые он продвигает (19).). Будучи двумя ключевыми символами искусства девятнадцатого века, книга действует как дорожная карта для Дориана к его бессмертию, поскольку он пытается отразить философию лорда Генри. Портрет отражает душу Дориана и показывает ему последствия его греха. Вместе они символизируют огромное влияние, которое двое мужчин оказали на развитие Дориана.
Влияние Василия является символом морального эстетизма, постоянно наблюдающего за всем, что физически прекрасно, и поддерживающего двойственность между моралью и упомянутой красотой; философия, которая «выступает за здоровый баланс между нашим внутренним и внешним я. Уайльд часто заставляет Бэзила постоянно использовать прилагательные, которые обычно относятся к характеристикам личности, когда речь идет о физической красоте. Базиль находится в центре этого иронического сопоставления, часто сочиняя монологи о красоте, а затем ссылаясь на личность Дориана (13).
Более глубокий уровень этого заключается в неспособности Василия отделить Дориана от портрета во второй главе, где он заявляет, что «как только ты (Дориан) высохнешь, тебя покроют лаком, вставят в раму и отправят домой» (25). Именно эта драматическая ирония и обращение с портретом как с автономным существом закладывает основу для симбиотических отношений, которые Дориан развивает с портретом как отражением своей души и предложением портрета, выступающего в качестве соперника, Дориана. ревнует и не может преодолеть или убежать. Например, портрет на короткое время действует как моральный компас, отражающий душу после смерти его невесты Сибил Вейн, когда Дориан осознает основную природу портрета; «Но здесь был видимый символ деградации греха. Это был вездесущий знак погибели, которую люди навлекли на свою душу» (78). Дориан делает вывод, что если он может сохранить красоту портрета незапятнанной, то он успешно сохранил чистоту своей души (78). Здесь Уайд исследует свое алхимическое сочетание эстетизма и христианской нравственной добродетели, используя портрет в качестве меры для обнаружения греха.
Кульминация текста окружает решение Дориана скрыть портрет и позволить ему нести свой грех, поскольку он становится все более одержимым собственной красотой и молодостью, заявляя, что «вечная молодость, бесконечная страсть, тонкие и тайные удовольствия, дикие радости и еще более дикие грехи. – все это он должен был иметь… портрет должен был нести бремя…» (85). В этот момент Дориан ненадолго устраняет влияние портрета, запирая его, чтобы он мог свободно публично наблюдать за своим гедонистическим образом жизни, не стыдясь деградации портрета, тем самым подписавшись под влиянием лорда Генри, а не Бэзила.
Публичное против частного
Сосуществование общественных и частных дел в одном и том же пространстве стало духом времени викторианской социальной атмосферы, примером которой является театр, где частные ложи были построены, чтобы отделить аристократию от других классов, а сценические занавесы театра «служили для обрамления». а не скрывать то, что происходит на сцене» (Сэмпсон 30).
Это увлечение этим сопоставлением также распространилось на дом, который был примером того, как люди могут занимать как общественное, так и личное пространство (30). Викторианский период был периодом излишеств, социальных изменений, империи и симбиотических отношений между красотой и моральной верностью. Двойственность нравственности и красоты была ключевой природой этой разворачивавшейся современной городской структуры. Викторианцы стали очень эстетически сосредоточены на поверхностях и поверхностной красоте. Как утверждает Лара Уилан, живописная природа города стала олицетворением прогресса (100). Между изысканными аристократическими жилищами в Кенсингтоне и заброшенными убогими улицами Уайтчепела можно провести резкие различия из-за того, как они воспринимаются визуально, а не из-за их внутренней природы. Уайльд использует метафору картины на чердаке, чтобы сопоставить собственную одновременную поверхностную и внутреннюю двуличность Дориана. В то время как Дориан и лорд Генри открывают общественные зоны его дома, чтобы сохранить внешний вид и очаровать других представителей аристократии знаменитыми музыкантами, обедами, экзотическими произведениями искусства и украшениями из золота и серебра, портрет спрятан в том же пространстве ( 103).
Таким образом, иллюстрируя способность дворян заниматься как государственными, так и личными делами, одновременно занимая одну и ту же среду.
Лорд Генри представляет собой природу этого гедонистического эстетизма, поскольку он постоянно делает противоречивые заявления, касающиеся природы красоты и переживания каждого ощущения и удовольствия. Это слова, которые изначально побуждают Дориана невольно обменять свою душу на вечную молодость, и лорд Генри убеждает его, что красота и молодость — единственное, что стоит иметь (21). Только после того, как портрет убирается из поля зрения, Дориан находит книгу, которую ему прислал лорд Генри. Когда влияние портрета исчезло, Дориан оказывается очарованным этим новым авторитетом (102). Как указывалось выше, книга никогда не идентифицируется, но Уайльд описывает содержание текста глазами Дориана. Текст посвящен предполагаемому психологическому исследованию парижанина, который экспериментировал с удовольствиями и ощущениями, от которых отрекся как от греха ради добродетели девятнадцатого века (100).
Однако важно отметить, что лорд Генри не обязательно верит каждому слову, которое он произносит, и не живет своей собственной философией. Эдуард Родити указывает, что извращение истинной доктрины лорда Генри является ключевым элементом текста. Он утверждает, что истинная философия лорда Генри — это философия «бездействия… по ту сторону добра и зла… лорд Генри никогда не действует и никогда не падает» (124). В то время как Дориан наивно воплощает философию лорда Генри, сохраняя фасад своих манер и морали в викторианском социальном ландшафте.
Старинный уличный фонарь освещает темную улицу, напоминая городской пейзаж викторианских готических произведений.
Впоследствии романы поздней викторианской готики, такие как «Портрет Дориана Грея» , часто погружены в более темные элементы городского пейзажа Лондона: создание науки Мэри Шелли (1815 г.) брошено в городские и сельские пейзажи среди цивилизованности, Граф Дракула Брэма Стокера (1897) — это вторгшаяся иностранная сущность с древними сверхъестественными способностями, которые могут противодействовать современному прогрессу, мистер Хайд Роберта Луи Стивенсона (1886) выпущен на улицы Лондона, чтобы совершать убийства и разврат.
Точно так же безнравственность Дориана Грея делает его чудовищным, хотя, в отличие от предыдущих итераций чудовищного готического антагониста, который носил гротескную эстетику, Дориан считается красивым. Благодаря этой двуличной характеристике Уайльд создает более зловещее существо, выходящее за рамки типичного доброго и возвышенного, злого и гротескного двоичного кода викторианской готики. Тот, который труднее определить, может существовать прямо рядом со зрителем, чтобы бросить вызов викторианскому дуализму морали и красоты через парадокс влиятельной греховной природы Дориана, но безукоризненной телесности. Несмотря на то, что портрет был удален из его поля зрения, портрет всегда в его мыслях, и он начинает периодически посещать его после потребления и снисходительности в качестве еще одной формы удовольствия, видя, какой ущерб он причинил (103). Однако удовольствие быстро превращается в паранойю, поскольку Дориан чувствует, что не может надолго покинуть страну или дом, если кто-то наткнется на его секрет (112).
Подобно другой готической литературе, портрет Дориана становится гротескным призраком, преследующим его существование. Окружающая среда является ключом к тропу и создает атмосферу, поскольку сверхъестественному тропу нужна соответствующая атмосфера, чтобы быть эффективным: замок Дракулы, лаборатория Франкенштейна и оперный театр Призрака, и это лишь некоторые из них.
Такие ученые, как Джеррод Хогл, Кеннет Вомак, особенно оценивают использование готики и присущих ей сверхъестественных элементов как инструмента Уайльда для выражения его этической критики общества и художественной культуры (169). Джеймс Твичелл утверждает, что этот текст лучше всего представляет возрождение готики конца девятнадцатого века, разделяя ту же «бессмертную неопределенность, то же пренебрежение к жизни, то же садистское ликование по поводу боли других и то же почти неконтролируемое желание уничтожить то, что есть. невинный и добрый» с персонажем Брэма Стокера, Дракулой (173). Однако он указывает, что Уайльд не был заинтересован в том, чтобы терроризировать своих читателей, поскольку он «говорил что-то совершенно конкретное о динамике художественного творчества» (173).
Однако Твичелл не принимает во внимание, что на чердаке Дориана находится истинное лицо готического монстра и где в конце концов происходит кульминация убийства Бэзила после того, как Дориан раскрывает природу картины. При этом Уайльд разоблачает Дориана за пределами предположения о его предполагаемой морали, основанной на его красоте, и вместо этого показывает его как испорченное существо, изображенное на портрете (126). Текст не начинается с пробирающей до мурашек атмосферы, типичной для других популярных викторианских готических текстов ужасов, поэтому это событие, которое вызывает упадок Дориана, должно шокировать зрителя. В то время как другие готические романы изображают викторианский Лондон как воплощение империи, которая подверглась вторжению или развращению из-за своей добродетельной вежливости, морали и высшей природы, Оскар Уайльд утверждает, что город как среда уже испорчен моральной двусмысленностью его населения и неэтичными действиями, несмотря на его красивая эстетика.
Тема эстетизма романа — критика викторианской моральной паники.
Хотя Дориан ведет гедонистический образ жизни, который никогда полностью не раскрывается в исходном тексте, оставляя многое для воображения, репутация Дориана в общественной сфере действительно подвергается тщательному анализу и скандалам. Хотя многие из его социального окружения знают или слышали о его подвигах, они не подвергают его остракизму из-за того, что «цивилизованное общество никогда не очень готово верить во что-либо в ущерб тем, кто одновременно богат и привлекателен… важнее нравов и… высшая респектабельность гораздо менее ценна, чем обладание хорошим поваром» (113). Именно внешний вид и богатство определяют качество человека, несмотря ни на какие разногласия. Именно эту лицемерную натуру Уайльд и пытается разоблачить, бросая вызов культурным нормам. В конце концов Дориан осознает пустоту своей жизни и считает, что он сможет измениться по правильной причине после того, как встретит женщину, которая ему тоже искренне нравится (174). Но, увидев портрет после его попытки обратить вспять причиненный им ущерб, он увидел лишь лицемерие, проявившееся на лице портрета (176).
В отчаянном приступе ярости и муки он полагал, что уничтожение портрета было единственным способом исправить ущерб, и тем самым он уничтожил себя.
«Портрет Дориана Грея» — образец готической литературы конца девятнадцатого века, но он также позволяет взглянуть на общие тенденции викторианского ума и нюансы их общества. Там, где другие готические тексты стремятся разоблачить неуверенность внешнего давления или беспокойства, Уайльд освещает опасность поверхностной морали, присущей ограничениям быстро развивающейся индустриальной городской империи. Он выражает комментарий ко многим проблемам, связанным с единственной эстетической природой викторианского общества, а также к проблемам, с которыми Уайльду приходилось сталкиваться лично, связанным с социальными ожиданиями, его собственной идентичностью и сексуальностью. Дориан Грей символизирует не только лицемерие этой двуличности, но и сложную природу нации, переживающей значительную промышленную, социальную и культурную революцию.
Работы цитируются
Акройд, Питер. Лондон: Биография. Лондон: Винтаж, 2001.
Бизли, Эдвард. Империалисты середины Виктории. Лондон: Routledge 2005.
Боттинг, Фред. Готика. Нью-Йорк: Рутледж, 1996.
Бактон, Оливер С. Тайные личности: признание и однополое желание в викторианской автобиографии . Университет Северной Каролины, издательство Северной Каролины, 1998.
.
Корнуэлл, Бернард. Ватерлоо: История четырех дней, трех армий и трех сражений . Лондон: Уильям Коллинз, 2014 г.
.
Дрю, Джон М.Л. «Введение и примечания». В Изображение Дориана Грея . Лондон: Классика Вордсворта, 2001.
.
Гилберт, Палмела К. Картирование викторианского социального тела. Нью-Йорк: Государственный университет Нью-Йорка, 2004.
Джайлз, Стив и Майке Огель. Контркультуры в Германии и Центральной Европе . Оксфорд: European Academic Publishers, 2003.
Гай, Жозефина М.
Викторианская эпоха: антология источников и документов . Лондон: Рутледж, 1998.
.
Хогл, Джеррольд Э. Кембриджский компаньон готической фантастики. Издательство Нью-Йоркского Кембриджского университета, 2002.
Хоутон, Уолтер Э. Викторианский склад ума: 1830-1870 . Лондон: издательство Йельского университета, 1957.
.
Дом
, Хамфри. Мир Диккенса. Лондон: Издательство Оксфордского университета, 1960.
Кингстон, Анджела. Оскар Уайльд как персонаж викторианской фантастики. Нью-Йорк: Palgrave Macmillan 2007.
Лукхерст, Роджер. «Введение.» В поздних викторианских готических рассказах под редакцией Роджера Лакхерста. Издательство Нью-Йоркского Оксфордского университета, 2005.
.
Пантер, Дэвид. Новый спутник Готики. Англия: Blackwell Publishing, 2012.
Рей, Барри. Наблюдение за Ханной: сексуальность, ужас и телесная деформация в викторианской Англии .
Лондон: Reaktion Books, 2002. 9.0003
Родити, Эдуард. Оскар Уайльд. Норфолк: Книги новых направлений, 1947.
Сэмпсон, Фиона. В поисках Мэри Шелли: Девушка, написавшая Франкенштейна. London Profile Books, 2018
Шварц, Л.Д. Лондон в эпоху индустриализации: предприниматели, рабочая сила и условия жизни, 17:00-18:50 . Нью-Йорк: Издательство Кембриджского университета, 1992.
.
Моряк, LCB Жизнь в викторианском Лондоне . Великобритания: Fletcher & Son Ltd, 19 лет.73.
Томас, Дональд. Подземный мир Виктории . США: Издательство Нью-Йоркского университета, 1998.
.
Твичелл, Джеймс Б. Живые мертвецы: исследование вампира в романтической литературе e. США: Издательство Университета Дьюка, 1981.
.
Валковиц, Джудит Р. Город ужасных наслаждений: рассказ о сексуальной опасности в поздневикторианском Лондоне . Чикаго: Издательство Чикагского университета, 1992.
.
———.
Проституция и викторианское общество: женщины, класс и государство. Нью-Йорк: издательство Кембриджского университета, 1980.
.
Уилан, Лара Бейкер. Класс, культура и тревога в викторианскую эпоху. Нью-Йорк: Routledge 2010.
Уайт, Джерри. Лондон в девятнадцатом веке . Великобритания Джонатан Кейп, 2007 г.
Уайльд, Оскар. Портрет Дориана Грея . Англия: Классика Вордсворта 1890.
Вомак, Кеннет. «Увядшее, морщинистое и отвратительное лицо: чтение этики души и поздневикторианской готики в изображении Дориана Грея». В Викторианская готика: литературные и культурные проявления в девятнадцатом веке г., под редакцией Рут Роббинс и Джулиана Вулфриса. Нью-Йорк: Palgrave 2000.
.
Викторианская готика: Введение | Великие писатели вдохновляют
Во времена ранних викторианских технологий, паровозов и электрического телеграфа многие писатели ушли в отсталый мир сантиментов, рыцарства и ужаса, часто смоделированный по образцу средневековой готики Энн Рэдклифф и Вальтера Скотта.
Результаты можно увидеть в волшебных стихах Теннисона начала 1830-х годов, Шарлотта Бронте, скрывающая секреты вины в готических башнях Торнфилда в «Джейн Эйр » (1847 г.) и то, как в «Яме и маятнике» Эдгара Аллана По (1842 г.) жестоко реконструируются камеры пыток испанской инквизиции.
Готический мир По был импортирован из Европы, но к настоящему времени в Америке было много прошлого, которое можно было использовать. Натаниэль Хоторн переосмысливает исконную Новую Англию как место хмурых седых старейшин, Черной магии и пуританской вины. В «Молодом Гудмане Брауне» (1835) молодой человек, живший в Салеме в 1690-х годах, выходит в полночь в лес, чтобы найти шабаш ведьм в самом разгаре, к которому обратились большинство, если не все, его седовласые респектабельные соседи. вверх. Хоторн показывает, как восхитительно готика может фокусировать без синтеза светлые и темные стороны человеческой природы. Это использование двойника повторяется во многих готических произведениях, например, в мучительном произведении Данте Габриэля Россетти «Как они встретили себя» (1860-64), в котором половинки раздвоенных личностей противостоят друг другу.
Стивенсон использует готическое удвоение в Странная история доктора Джекила и мистера Хайда (1886), где высоконравственный Доктор средних лет не может сравниться со своим циничным, юным и жестоким другим «я». Оскар Уайльд удвоил своего героя в «Портрет Дориана Грея » (1891), где бессмертный молодой эстет безнаказанно бродит по темным частям города, а его двойник в виде все более гротескного произведения искусства, спрятанного на чердаке , делает его страдания для него. В романе Амброуза Бирса «Происшествие на мосту через Совиный ручей» (1890), двойная жизнь конфедеративного диверсанта коротка и остра. В своем мире грез он думает, что вырвался из петли палача и вернулся к своей семье. В нашем мире это фантазия, которой потворствуют, а затем резко обрывают, когда он падает по воздуху навстречу своей смерти.
Стивенсон, Уайльд и Бирс используют реализм, чтобы обосновать свои истории, но викторианская готика любит смешивать его с «невозможными вещами», как в бессмысленных произведениях Кэрролла и Лира.
Любимая цитата в викторианских рассказах о привидениях — это гамлетовская «На небе и на земле, Горацио, есть больше вещей, чем может вообразить ваша философия». М. Р. Джеймс, опытный ученый и академик в своей повседневной работе, очень любящий эту цитату, сеет полузабытых демонов в подвалы и пыльные тома, предлагая, чтобы ученые люди, такие как доктор Джекил, были осторожны в своих желаниях или хоть ищи. Джеймс особенно хорош в придумывании новых вариантов этого основного популярного суеверия, проклятия, как в его знаменитом рассказе «Отливка рун».
‘Прошлое не мертво, оно даже не прошлое.’ Эту знакомую цитату Уильяма Фолкнера можно применить не только к проклятиям, но и к легиону демонов, самоубийц, зомби и кровопийц, которых авторы викторианской готики вытаскивают из пыльных гробниц или логовищ. Вампир эффектно возвращается. Первоначально основанная в Германии, легенда смещается дальше на восток, на Балканы, которые, по-видимому, были более правдоподобным домом для таких существ в девятнадцатом веке.
Вампир также часто меняет пол, как в случае с одноименной героиней романа Дж. Шеридана Ле Фаню «9».0005 Кармилла (1872 г.) или неизлечимо больная, но вечно живая «Добрая леди Дюкейн» Мэри Элизабет Брэддон (1896 г.). Смысл вампира, конечно, в том, чтобы ввести некоторое понятие обмена телесными жидкостями, «скользкого блаженства» (Китс), которое в настоящее время не может быть упомянуто в благотворной литературе. С наводящим на размышления переливанием крови приходят и другие сексуальные символы из глубокого прошлого, такие как средневековая легенда о Владе Цепеше, который вдохновляет Дракулу, с его пронзающими тело кольями, или каменные насильники в рассказе Эдит Несбит «В мраморе размером с человека» (189).6), две статуи жестоких нормандских рыцарей, которые оживают на Хэллоуин и топают от церкви к своему бывшему дому, в котором молодая пара проводит медовый месяц. «Атавизм», страх регресса к более раннему, менее цивилизованному состоянию — рыцари, как нам говорят, принадлежат «католическим временам» — был страхом, на котором регулярно играла викторианская готика.
Некоторые из лучших готических произведений, такие как рассказ Несбит или очень влиятельный роман Шарлотты Перкинс Гилман « Желтые обои » (1892 г.), имеют дело с нарушением внутреннего пространства. Если жизнь женщины ограничена домом, она, возможно, с большей вероятностью настроится на печальную женскую загробную жизнь, оставшуюся после смерти привязанной к дому. У американской писательницы Мэри Э. Уилкинс, плодовитой писательницы хороших историй о привидениях, есть особенно пронзительный рассказ «Пропавший призрак», в котором сбитый с толку и дрожащий ребенок-призрак ищет свою мать — любую теплую, живую мать.
Настолько домашним, насколько это вообще возможно, является обстановка в фильме Мадлен Йель Винн «Маленькая комната» (1895), в котором «маленькая комната» в фермерском доме в Новой Англии регулярно превращается в посудный шкаф. Интересно, что кому-то он видится одним, кому-то другим, девушка всю жизнь помнит рисунок павлина, невидимый для окружающих, а семейные ссоры вырастают из неуверенности.
Уинн говорит что-то глубокое, но заумное о природе восприятия и памяти, и нежная, но твердая амбивалентность этой истории явно является ее сутью. Это также тема Маргарет Олифант в ее прекрасной истории обряда посвящения «Окно библиотеки» (189).6). Здесь героиня, как Алиса Льюиса Кэрролла, создает сновидения через зазеркалье, которое она может видеть через улицу. Но окна нет. Или так говорят ей старики. Олифант называет это рассказом о «видимом и невидимом», о реальности и видимости. Только один маленький мальчик в длинных шотландских летних сумерках этой истории видит то же, что и девочка: «вон там, ветрено, в библиотеке, где нет ветра». Он хорошо выразился.
Не вся викторианская готика упаковывает свою двусмысленность в фантомные комнаты или за лиминальные окна и двери. Алджернон Блэквуд специализируется на рассказах об исследователях, напуганных чем-то более диким и величественным: дикой природой. «Ивы» (1908) рассказывает о невыносимом шуршании деревьев во время отпуска на каноэ по Дунаю, а «Вендиго» (1910) переносит нас в Северный Онтарио, где измученного охотника-канука схватывает мстительный алгонкинский демон двадцатипятифутового роста.
Духи недавно аннексированных территорий в эту великую эпоху европейской колонизации часто наносили ответный удар, создавая поздневикторианскую подформу, «имперскую готику». Это набирает обороты после оккупации Египта в 1882 году, когда на литературный рынок обрушился поток реанимированных мумий и другой мебели для гробниц. У Конан Дойла есть замечательная небылица о студенте Оксфорда, который, не имея социальных навыков, компенсирует это тем, что держит мумию в своей комнате. Мумию периодически оживляет ее владелец, когда она служит своего рода наемным убийцей, преследуя других старшекурсников. Такие призрачные обломки Империи часто рассматриваются как «обратная колонизация» колонизатора колонизированными. Крайним примером является Аиша, 9-летняя Х. Райдер Хаггард.0005 роковая женщина , в Она (1887 г.), которая мечтает захватить Британскую империю, где доминируют мужчины, из ее крепости в Африке к югу от Сахары.
В эпоху растущей религиозной неуверенности, спиритуалистических экспериментов и имперских страхов готика стала безопасным местом как для древних демонов, так и для современного психологического беспокойства.
Писатели смогли отдать предпочтение тайне, а не объяснению, двусмысленности, а не тому, что Китс называл «раздраженным стремлением к фактам и разуму», уловив темную сторону викторианской души во всем ее энергичном и самораскрывающемся сомнении.
Ссылки и дополнительные викторианские готические тексты для изучения:
Натаниэль Хоторн, «Молодой Гудман Браун» (1835 г.)
Э. А. По, «Падение дома Ашеров» (1839 г.), «Яма и маятник» (1842 г.) ), «Аннабель Ли», «Для Энни» (стихи)
Чарльз Диккенс, «Связист» (1861)
Дж. Шеридан Ле Фаню, «Подлинный рассказ о призраке руки» в Дом у Кладбище (1861 г.), «Зеленый чай» (1872 г.), Кармилла (1872 г.)
Амелия Б. Эдвардс, «Вагон-призрак» (1864 г.)
Мэри Элизабет Брэддон, «Тень в углу» (1879), «Хорошая леди Дюкейн» (1896)
Х. Райдер Хаггард, Она (1885)
Роберт Льюис Стивенсон, «Странная история доктора Джекила и Мистер Хайд» (1886)
Оскар Уайльд, «Кентервильское привидение» (1887), «Портрет Дориана Грея» (1891)
Томас Харди, «Сухая рука» (1888), «Варвара из Дома Поганки» (1893)
Амброуз Бирс, «Инцидент на мосту Совиного ручья» (1890), «Глаза пантеры» (1897)
Брэм Стокер, «Дом судьи» (1891)
Артур Конан Дойл, «Лот № 249» (1892)
Шарлотта Перкинс Гилман, «Желтые обои» (1892)
Мадлен Йель Винн, «Маленькая комната» (1895)
Маргарет Олифант, «Окно библиотеки» (1896)
Эдит Несбит, «В человеческий рост из мрамора» (1896)
Мэри Э.