Военкоры спецоперации: рейтинг лучших

С начала спецоперации на Украине особую роль в освещении конфликта закономерно начали играть военные корреспонденты. За счет этого они в короткие сроки превратились в ключевых игроков в плане формирования общественно-политической повестки. Политолог, эксперт Центра ПРИСП Николай Пономарев подготовил серию рейтингов лучших каналов военкоров в русскоязычном сегменте Telegram.

Основой для рейтингов стали данные каталога Telegram-каналов и чатов TGStat – Россия, включающего более 885 тыс. каналов и чатов.

В выборку вошли как российские военкоры, так и журналисты из республик Донбасса.

Ранжирование проводилось по пяти показателям – 1) количеству подписчиков, 2) уровню среднего охвата публикации, 3) уровню вовлеченности аудитории, 4) уровню вовлеченности аудитории в первые 24 часа после публикации поста и 5) индексу цитирования.

В качестве «эталона для сопоставления» представлены данные канала Владимира Соловьева, занимающего первую позицию в категории «Политические журналисты и обозреватели» по числу подписчиков.

Подписчики

Лидерами среди военкоров по числу подписчиков Александр Сладков (884 тыс.), Евгений Поддубный (564 тыс.), Александр Коц (520 тыс.), Юрий Котенок (319 тыс.), Дмитрий Стешин (169 тыс.), Андрей Филатов (110 тыс.),  Надана Фридрихсон (72 тыс.), Аким Апачев (69 тыс.), Олег Блохин (45 тыс.), Анна Долгарева (39 тыс.). 

Для сравнения, количество подписчиков Владимира Соловьева составляет  около 1,2 млн. пользователей.

Средний охват публикации

По уровню среднего охвата публикации первые позиции занимают Александр Сладков (626 тыс.),  Евгений Поддубный (305 тыс.), Александр Коц (296 тыс.), Юрий Котенок (169 тыс.), Андрей Филатов (116 тыс.), Дмитрий Стешин (107 тыс.), Аким Апачев (86 тыс.), канал военкоров РИА Новости Александра Харченко и Сергея Шилова (71 тыс.), Михаил Андроник (39 тыс.) и Георгий Медведев (35 тыс.).

В случае канала Владимира Соловьева этот показатель равен 305 тыс. человек.

Уровень вовлеченности

По уровню вовлеченности аудитории первые места занимают Александр Харченко и Сергей Шилов (199% от общего числа подписчиков), Михаил Андроник (182%), автор канала «ДонеZкий» (180%), Евгений Лисицын (159%), Сергей Макаренко (147%), Аким Апачев (125%), Андрей Филатов (106%), Георгий Медведев (103%), Семен Пегов (85%) и Анна Долгарева (78%).

Канал Владимира Соловьева имеет уровень вовлеченности 27%.

Уровень вовлеченности в первые 24 часа после публикации поста[justify][/justify]

В плане уровня вовлеченности аудитории в первые 24 часа после публикации поста лидируют Александр Харченко и Сергей Шилов (49% от общего числа подписчиков), Александр Сладков (44%), Евгений Лисицын (42%), Семен Пегов (41%), Андрей Филатов (39%), Евгений Поддубный, Юрий Котенок, Дмитрий Стешин  и Сергей Макаренко (показатель каждого – 35%), Александр Коц, Аким Апачев и Анна Долгарева (показатель каждого –  31%), Дмитрий Астрахань (27%), Георгий Медведев и Михаил Андроник (23%), автор канала «ДонеZкий» (21%).

Для канала Владимира Соловьева аналогичный показатель равен 26%.

Индекс цитирования

По уровню индекса цитирования (данный показатель рассчитывается на основе упоминаний канала, а также репостов и упоминаний публикаций канала на иных Telegram-ресурсов) в десятку лучших входят Александр Коц (3767.5), Юрий Котенок (2246. 9), Евгений Поддубный (2220.3), Александр Сладков (1950.7), Дмитрий Стешин (1155.7), Дмитрий Астрахань (780.4), Олег Блохин (769.4), Аким Апачев (749.1), Михаил Андроник (719.1) и Надана Фридрихсон (624.6).

Индекс цитирования канала Владимира Соловьева — 3254.6.

Печать

Памяти Татарского: самые известные военные корреспонденты России | СЗФО

Профессия военного журналиста связана с риском для жизни

После 24 февраля 2022 года профессия военкора обрела новый смысл. Российские журналисты сообщают новости с передовой, делают репортажи и сюжеты о событиях на территории спецоперации. Оказалось, что представители профессии рискуют собой не только в зоне боевых действий, но и в мирной жизни. Накануне в центре Петербурга в результате взрыва погиб известный военный корреспондент Владлен Татарский. «ФедералПресс» рассказывает о самых ярких представителях военного журналистского пула.

Владлен Татарский

Настоящее имя журналиста и блогера – Максим Фомин. Родился в городе Макеевке Донецкой области. В 2014 году Фомин вступил в ополчение. Служил под началом полевого командира Игоря Безлера. Затем – в спецподразделении «Витязь», разведроте четвертой бригады Народной милиции ЛНР, батальоне «Восток», батальонной разведке НМ ЛНР.

С военной службы уволился в 2019 году и переехал в Москву. Взял псевдоним Владлен Татарский в честь героя романа Виктора Пелевина. Вел группу в «ВКонтакте» и телеграм-канал, где писал о событиях в Донбассе.

После событий февраля 2021 года Татарский уехал на передовую и освещал ход спецоперации в Украине. В своем телеграм-канале ежедневно записывал информационные видеоролики под названием «Вечерний Владлен». Погиб в результате взрыва в кафе в центре Петербурга 2 апреля 2023 года.

Евгений Поддубный

Самый узнаваемый и титулованный военкор Евгений Поддубный по результатам исследования «Медиалогия» в 2022 году вошел в топ-15 самых цитируемых журналистов.

Освещал конфликты на Ближнем Востоке, пишет сетевое издание 360tv. ru. В 2013 году под обстрелом боевиков чуть не погиб. Награжден орденами Мужества, «За заслуги перед Отечеством» IV степени, Александра Невского.

Заслуженный журналист Российской Федерации. Дважды лауреат премии ТЭФИ в номинации «Репортер/оператор репортажа».

Александр Сладков

Журналист телеканала «Россия» Александр Сладков освещал военные конфликты в Грузии, Абхазии, Приднестровье, Чечне, Сербии, Ираке, Афганистане. На пятом месте по цитируемости в рейтинге «Медиалогии» за минувший год.

Освещал бомбардировки Белграда, войну в Ираке, чеченские военные конфликты.

С 2014 работает в Донбассе и освещает ход СВО в составе боевой бригады. Дважды кавалер ордена Мужества, лауреат премии правительства РФ, трижды лауреат премии ФСБ в номинации «Телевизионные и радиопрограммы».

Александр Коц

С 1999 года Александр Коц – спецкорреспондент газеты «Комсомольская правда». Освещал события в Афганистане, Ираке, Венесуэле, Сербии, Ливии, Сирии, стихийные бедствия в России и мире.

На шестом месте по цитируемости среди журналистов по версии «Медиалогии».

В 2004 году был контужен во время теракта. Участвовал в спасении детей в Беслане, но от награды отказался.

В 2009 году получил тяжелое ранение под Цхинвалом, был награжден медалью «За отвагу».

С декабря 2013 года освещает события на Украине, в Крыму и Донбассе. Лауреат премии правительства Российской Федерации, дважды лауреат премии имени Артема Боровика.

Семен Пегов

Основатель и руководитель медиапроекта War Gonzo. На седьмом месте по цитируемости в «Медиалогии».

Писал о событиях на Майдане, в Донбассе и Луганской области. В 2014 году холдинг NewsMedia назвал его Человеком года.

Семен Пегов освещает события в зоне СВО. В конце октября 2022 года получил ранение, подорвавшись на мине «Лепесток». Награжден орденом Мужества.

Андрей Руденко

Работает на ВГТРК. Андрей Руденко занимает одиннадцатую строчку в рейтинге «Медиалогии». Читал лекции в луганской «Школе русской журналистики». В настоящее время освещает события в зоне СВО.

Правительством ДНР награжден орденом «За заслуги перед Республикой».

Андрей Медведев

Работал в Чечне, Сербии, Южной Осетии, Ираке, Афганистане и других горячих точках. В марте 2017 года возглавил объединенную редакцию ЭСМИ: «Радио России», «Маяк», «Вести ФМ», «Культура» (радиоканал). В 2019 году избран депутатом Мосгордумы, в 2021-м стал вице-спикером.

Награжден орденом Дружбы и благодарностью президента Российской Федерации за активное участие в общественно-политической жизни российского общества.

Дмитрий Стешин

Спецкор «Комсомольской правды». Стешин освещал события в Сирии, Южной Осетии, Тунисе, Ливии, Египте и на Северном Кавказе. Работал в Киргизии, Монголии и Молдавии.

Участвовал в спасательной операции в Беслане, но от награды отказался, как и Александр Коц.

В 2011 году попал в плен повстанцев в Ливии. С декабря 2013 года работает на Украине и в Донбассе. В 2020 году получил премию правительства России в области СМИ.

Юрий Котенок

Главред информационно-аналитического сайта «Сегодня.ру». Юрий Котенок имеет 25-летний опыт репортажей из горячих точек. Освещал события первой и второй чеченских войн, работал в Южной Осетии и Нагорном Карабахе. Был тяжело ранен. Также работает обозревателем и редактором информационно-аналитической службы Донбасса, пишет о событиях в зоне СВО.

Ирина Куксенкова

С 2017 года работает военным корреспондентом на Первом канале. Куксенкова освещала события в Южной Осетии, Чечне, Сирии и Донбассе.

В 2022 году в Мариуполе получила осколочные ранения. Награждена медалями «За отвагу» и «За заслуги перед Отечеством». В 2022 году удостоена ордена Мужества.

Марина Ахмедова

С 2022 года главред ИА «Регнум». Марина Ахмедова много писала о Северном Кавказе, в том числе о борьбе с терроризмом. С 2014 года на протяжении четырех лет освещала конфликт в Донбассе. После начала СВО продолжила писать репортажи о событиях на территории Украины. Лауреат премии «Общественная Мысль», лауреат двух «Искр» – самой престижной российской премии в области печатных СМИ.

Марьяна Наумова

24-летняя спортсменка по пауэрлифтингу представляет новое поколение военкоров. Делает репортажи из горячих точек Донецкой и Луганской республик в рамках медиапроекта «Мы живы». Была в Сирии и Северной Корее с общественными и гуманитарными миссиями. Записала видеообращение к Арнольду Шварценеггеру с требованием прочитать письма от детей Донбасса, которые она передала ему еще в 2015 году.

Фото: ФедералПресс / Полина Зиновьева

военных журналистов и военных корреспондентов из СССР в Россию: субъективность под огнем

Индекс | Контур | Текст | Примечания | Ссылки | Об авторе

Термины индекса

Ключевые слова:

Военная журналистика, Военная журналистика

Страны:

Россия

Начало страницы

Очерк

Независимость и субъектность военных корреспондентов и военных журналистов

Десятки Ионы и ограничения в работе

Верх стр.

Полный текст

PDF Отправить по эл.

.

1В России, как и везде, военные журналисты и военные корреспонденты оказываются в центре противоречий между дисциплиной и конфиденциальностью, необходимыми в военных вопросах, и независимостью и открытостью, которых требуют средства массовой информации. Их задача — информировать общество и формировать общественное мнение, но они также связаны уставом вооруженных сил1 в ситуациях, когда на карту поставлена ​​их собственная безопасность и зачастую параллельно с войной на земле ведется информационная война2. Это напряжение характерно не только для России3, но здесь оно проявляется, пожалуй, в большей степени, чем в какой-либо другой стране. В СССР в военное время (будь то «Великая Отечественная война» с 1941 или «холодная война» до 1985 г.), ограничения на военных журналистов и военных корреспондентов были суровыми, со стороны Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота с его двойной ответственностью за государственную цензуру и партийную идеологическую корректность. В то время, когда средства массовой информации назывались «средствами массовой информации и пропаганды», какая возможная свобода действий была у корреспондентов между их «обязанностью сдержанности» и «обязанностью говорить открыто»? При горбачевской гласности , начиная с 1985, освещение военных вопросов стало форумом для выражения политической критики, будь то обнародование неудач войны в Афганистане, издевательства над новобранцами, коррупция среди офицеров или скандалы с ядерным сдерживанием. В начале 1990-х журналисты отодвинули военную дисциплину в сторону в своей работе и посвятили себя освещению всех недостатков вооруженных сил. Авторитарный поворот российской власти с начала нового века, похоже, восстановил приоритет порядка, «вертикали власти» и «диктатуру закона» как в вооруженных силах, так и в СМИ, обеспечивая политический контроль над сообщениями СМИ о солдатах и ​​войне4.

• 5 К. Лемье (директор), Журналистский субъективизм. Onze leçons sur le rôle de l’individualité dans l (…)

2Что такое реальность? Какие противоречия есть в конкретной задаче военных журналистов? На какие компромиссы они идут? Чтобы ответить на эти вопросы, этот специальный отчет обращается к профессиональной практике журналистов, чтобы раскрыть компромиссы, уловки и конфликты, которые составляют их повседневную работу. В различных статьях описываются люди в действии, работающие профессионалы, журналисты за работой. Этот социологический подход с собственным мнением людей, передаваемым прямо или косвенно, показывает как степень ограничений их работы, так и степень независимости и субъективности5, которые существуют в журналистском производстве. В нем рассказывается об их участии в создании официального дискурса и их борьбе за изложение альтернативных истин. После распада СССР мир военных журналистов становился все более разнообразным и многообразным. Карьера и опыт расширились за счет включения гражданских лиц, женщин, иностранцев и неспециалистов. Они в той или иной степени привержены своей работе, которая была открыта политически, юридически и технически сложными способами. Несмотря на то, что ограничения действительно существуют, они носят менее иерархический, милитаризованный характер обязанности самоограничения, а более (нео) либеральный характер. Это видно по событиям 2014 года в Украине, которые были особенно неконтролируемыми и опасными для журналистов на местах. Наше исследование военной журналистики в СССР и России дает представление о преобразованиях в советских, а затем и российских вооруженных силах, изменениях, происходящих в обществе и политике этой страны, социологии СМИ и журналистики в России, а также о современном мире в общий.

• 6 Международный круглый стол. Военная и военная журналистика от СССР до России: полевые практики и (…)

3Настоящий специальный отчет включает статьи, которые различаются по форме и содержанию. Имеются проверенные научные статьи и личный опыт военных журналистов, описывающих их методы работы. В отчете круглого стола в апреле 2014 г. в Москве6 собраны взгляды журналистов, историков и практиков на особенности военной журналистики. Рецензии на книги напоминают читателю о том, сколько исследований было проведено в этой области. Вместе различные разделы открывают новые возможности для анализа военной журналистики в России.

• 7 См. выступление Ольги Павленко на Круглом столе в апреле 2014 года.

4После войн XIX века, особенно в Крыму7, история военной журналистики отмечена постепенной профессионализацией. Явно мужской работой до конца холодной войны, военной журналистикой и военными репортажами занимались офицеры и гражданские лица, государственные служащие и писатели, заинтересованные в том, чтобы свидетельствовать о конфликтах своего времени. В разгар советского 20 века в драме Великой Отечественной войны фигурировала героическая фигура военного корреспондента, будь то международного (как Александр Верт) или советского (Василий Гроссман). В жестокости великого столкновения между советской и нацистской военными машинами доступные репортажи показывают, какой независимостью и субъективной свободой выражения мнения могли обладать журналисты на фронте. Презентация Николасом Вертом трудов и карьеры своего отца иллюстрирует личный выбор и обязательства Александра на Восточном фронте. Его статьи были не столько результатом стратегических ограничений, наложенных войной, сколько рассказом человека, сражавшегося с советскими войсками. В 19В период с 41 по 1945 год война предоставила возможности для журналистского самовыражения, возможно, более широкие, чем в более поздние годы, когда был создан иерархический и институциональный аппарат для контроля над военной журналистикой. После победы пришло время бюрократизировать армейскую прессу. Издания, посвященные военной тематике в брежневские годы (например, «Красная Звезда», ежедневная газета министерства обороны СССР) показали это по своему действию и содержанию. Военных журналистов готовила сама армия, как описывает Иван Чупин в своей статье о военных журналистах в последние годы существования СССР, которую подтверждает журналист Николай Стародымов. Эмбарго на военную информацию явно действовало во время войны в Афганистане с участием советских войск.

• 8 Об этом еженедельнике см. Соловьев В. Становление независимой военной печати в России: опыт “N (…)

5Поскольку гласность открыла репортажи после 1985 года, военные журналисты стали более разнообразными. Открытость и либерализация российского медийного мира распространилась и на военную журналистику. Цензура (Главлит) исчезла. Газеты бывшей советской армии продолжали работать под контролем министерства обороны. Они в основном оставались приверженцами редакционной линии Советской Армии в отношении «холодной войны», как это видно из статьи Софи Момзикофф на 9 сентября. 0030 Зарубежное военное обозрение. Но журналисты этих редакций воспользовались возможностью критиковать вооруженные силы как институт и перейти в независимые СМИ в то время, когда ценились их экспертные знания. Гражданские СМИ развили свои военные репортажи, написанные корреспондентами и специалистами. Появились новые издания, посвященные военной тематике (например, Независимое военное обозрение в середине 1990-х годов8). Объем помещений, отдаваемых вооруженным силам, становился все больше и разнообразнее. Личные рассказы о войне в Афганистане и многочисленных конфликтах, вспыхнувших на постсоветском пространстве (Чечня, Молдавия и Нагорный Карабах), плюралистически трактовались в прессе в XIX веке.90-е.

• 9 ед. Жеглова Феномен «прикомандированной» журналистики. In: Михаил Погорелый, Иван Сафранчук (e (…)

6В этой разнообразной среде журналисты делали выбор. Их карьера показывает напряженность и противоречия, с которыми они столкнулись, и компромиссы, которые они придумали. Некоторые советские военные журналисты сбежали из-под контроля своих бывших работодателей и присоединились к гражданским СМИ (например, Александр Гольц). Другие остались на месте, но изменили свое видение вооруженных сил и модифицировали свою редакционную политику. Эти карьеры и практики стали более разнообразными, и Иван Чупин описывает две концепции работы: одну армейскую и другую критически-исследовательскую. В ответ военные власти попытались удержать эти изменения под контролем, отправив собственных журналистов писать для гражданских изданий9.. Однако их контроль терял свою силу. В сообществе военных журналистов появлялись новые профессионалы. Иностранные корреспонденты выезжали в районы боевых действий на постсоветском пространстве и налаживали связи с российскими журналистами (см. отчет военного фотографа Юрия Тутова). Эти новые механизмы подняли вопрос об отношениях и обменах между журналистами различного происхождения и конкретных ограничениях, налагаемых на них. В этот период женщины также пришли в военную журналистику. Примеры: Анна Политковская, освещающая войну в Чечне, и Ольга Алленова, журналист на Коммерсант, в том же кинотеатре. Эта диверсификация привнесла множественность в обработку военной информации. В этом выпуске PIPSS рассказ Алленовой показывает, как она перестала быть сторонником «наведения порядка» в Чечне в начале 2000-х годов, когда увидела насилие, которое это влечет за собой (см. рецензию Амандин Регамей на ее книгу). Алленова описывает растущее осознание криминальных злоупотреблений антитеррористической операции в Чечне. Интервью с Тутовым показывает, как он дистанцировался от СМИ МВД и стал больше работать с международными информационными агентствами. Эти журналисты продемонстрировали свою независимость суждений в меняющемся военном мире. В последнее время, с начала 2000-х годов, эта независимость возросла в результате появления новых информационных и коммуникационных технологий, расширяющих диапазон журналистской практики. Снижение технических ограничений, миниатюризация записывающих устройств и скорость передачи приводят к более быстрому распространению информации, в том числе из зон боевых действий. Таким образом, возможности, доступные военным журналистам, расширяются.

7Но эта диверсификация вызвала сильную напряженность. Это можно было увидеть на круглом столе военной журналистики, проведенном в апреле 2014 года в Российском государственном гуманитарном университете (РГГУ) в Москве в партнерстве с Международным комитетом Красного Креста (МККК). Андрей Раскин, профессор журналистики РГГУ, перечислил новые трудности, с которыми сталкивается военная журналистика в настоящее время. Он сказал, что неподготовленных журналистов часто отправляют освещать боевые действия, проявляя большую независимость, но рискуя своей личной безопасностью. Он выразил обеспокоенность по поводу присутствия в операционных театрах независимых журналистов с неопределенным статусом, которым предоставлена ​​большая свобода, но мало защиты со стороны руководителей их редакций. Он также поставил под сомнение право женщин освещать конфликты: «Военная журналистика в целом в любом случае не место для женщин», — сказал он. Независимость журналистов, более разнообразный бэкграунд и преданность гражданскому сообществу ставят вопрос об их безопасности на военных театрах и вызывают недоверие со стороны профессионалов военной журналистики.

• 10 А.-Дж. Bizimana, Au cœur du dispositif встраивание: la наблюдение за журналистами intégrés lors de (…)
• 11 Х. Тамбер, Дж. Палмер, СМИ в состоянии войны. Иракский кризис, Лондон, Sage, 2004.

.

8В российских вооруженных силах это недоверие породило новые коммуникативные стратегии, более подходящие для постсоветской политической и медийной реальности. Раскин описал определенное недоверие в вооруженных силах к независимым журналистам. Но и военные власти осознают необходимость работы с журналистами. Более гибкие типы ограничений, часто вдохновленные западной практикой, опробуются военными учреждениями. «Внедрение» журналистов во время вооруженного конфликта позволяет контролировать передачу информации. Встраивание позволяет журналистам быть в центре событий и транслировать достоверные фактические отчеты о военных действиях, но поднимает вопрос о слежке за ними10 и их официальном использовании во время кризиса11. Практика связи была разработана российской армией во время Второй чеченской войны с 1999 на. Журналисты могут даже оценить, что их зачислили таким образом. Александр Сладков, известный российский телеведущий, сказал: «Встроенная журналистика — это хороший прогрессивный способ урегулировать отношения между гражданскими и военными. Масштабным примером встроенной журналистики может быть Советская Армия во время Великой Отечественной войны, когда 280 операторов записывали фильмы». Эта ссылка на Великую Отечественную войну используется для оправдания нынешних договоренностей о сотрудничестве между вооруженными силами и журналистами.

9Работа военных журналистов регулируется новыми законодательными кодексами. В начале 2010-х годов было принято большое количество законов, контролирующих деятельность газет, их редакций и независимых журналистов, ведущих блоги (сейчас они считаются средствами массовой информации, если у них более 3000 посещений в день). Также расширена роль Роскомнадзора (Федеральной службы по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций) в контроле содержания СМИ. Хотя прямое институциональное принуждение в виде цензуры исчезло, политический контроль над военными журналистами принял множество новых форм. «Законы, регулирующие журналистику в России, не так уж плохи, поскольку они вдохновлены французскими законами; однако за последние несколько лет в них были внесены существенные поправки. Законы теперь действуют более ограничительно, оправдываясь границами последних законов о борьбе с терроризмом», — говорит Галина Арапова из Центра защиты СМИ. Эти правовые формы контроля за деятельностью журналистов не гарантируют безопасности профессионалов. Насилие в отношении критически настроенных независимых журналистов (убийства, например, Дмитрия Холодова и Анны Политковской) иллюстрирует опасность профессии. За последние три года в России было убито 250 журналистов (по словам Араповой).

• 12 http://fr. rsf.org/ukraine-chronique-des-attaques-contre-les-18-09-2014,46264.html.

10С весны 2014 года боевые действия в Донецкой и Луганской областях на востоке Украины по иронии судьбы выявили как свободы, которыми пользуются военные журналисты, так и ограничения, в которых они работают. Этот конфликт, широко освещаемый печатными и цифровыми СМИ, также является одним из самых опасных для журналистов и самым пристально отслеживаемым с точки зрения СМИ. В этой необъявленной войне, включающей антитеррористические операции, партизанскую войну и агентурную контрразведку, контроль над военной журналистикой и военными репортажами носит различный характер и может даже отсутствовать. Поскольку официального объявления войны не было, система включения журналистов в состав вооруженных сил не действует. Таким образом, репортаж новостей зависит от инициативы специальных корреспондентов, отчетов представителей общественности, неполной занятости и гражданской журналистики, сообщений в Интернете и блогов, открытых для более чем одной интерпретации. Нечеткий характер нынешнего конфликта и сомнения в личности его главных героев ставят журналистов со стороны в опасное положение. По статистике, которую ведет Reporters sans frontières 12, весной и летом 2014 года на востоке Украины резко возросло число произвольных арестов и исчезновений журналистов. Жертвами конфликта являются журналисты всех категорий независимо от национальности (российские, украинские или радио, печать). Боевики Донецкой Народной Республики фактически издали в июле 2014 года указ, запрещающий «журналистам, операторам и фоторепортерам» «находиться в зоне боевых действий и вблизи военных объектов» во время вооруженных действий. Эти меры, ограничивающие доступ на театр военных действий, допускают самые разные интерпретации военной обстановки. В отсутствие каких-либо четких институциональных, правовых или политических рамок новые свободы, предоставленные постсоветской либерализацией и новыми медиа, не привели автоматически к плюралистическому освещению военных событий, но ставят под угрозу как журналистов, так и плюрализм информации. Таким образом, военная журналистика является отражением социальных и политических трансформаций, происшедших в современной России и в областях ее вмешательства. Это может состоять из свидетельских показаний, выражения мнения и обязательств — признак независимости журналистов. Но эта степень субъективности обходится дороже, чем где бы то ни было, из-за отсутствия каких-либо эффективных публичных процедур защиты ее авторов.

Начало страницы

Примечания

1 А также специфически военная концепция письма и дискурса: C. Oger, «De l’esprit de corps au corps du texte: cohésion militaire et dissolution journalique», Langage et société , № 4, 2000.

2 Х. Тамбер, Дж. Палмер, СМИ в состоянии войны. Иракский кризис, Лондон, Sage, 2004.

3 А.-Дж. Бизимана, «Отношения между военными и журналистами: эволюция американского контекста», Les cahiers du journalisme , № 16, осень 2006 г.

4 Э. Сиека-Козловски, «От контроля военной информации к контролю над обществом: политические интересы, вовлеченные в трансформацию военных СМИ при Путине», Small Wars and Insurgencies , vol. 20, № 2, 2009. С. 300-318.

5 К. Лемье (режиссер), Журналистский субъективизм. Onze leçons sur le rôle de l’individualité dans la production de l’information , Paris, Editions de l’EHESS, 2010.

6 Международный круглый стол. Военная и военная журналистика от СССР до России: Полевая практика и правовые нормы. Москва, 15 апреля 2014 г. Организаторы: Региональное представительство Международного комитета Красного Креста (МККК) в Российской Федерации, Российский государственный гуманитарный университет, Союз журналистов России, Франко-Российский центр социальных наук в Москве и журнал ПИПС.

7 См. выступление Ольги Павленко на Круглом столе в апреле 2014 года.

8 Об этом еженедельнике см. Соловьев В. Становление независимой военной печати в России: опыт «Независимого военного обозрения» // Погорелый М., Сафранчук И. (ред. ), «Современная российская военная журналистка». ика. Опыт, проблемы, перспективы . М.: Гендальф, 2002. С. 11-21.

9 ед. Жеглова Феномен «прикомандированной» журналистики. В: Михаил Погорелый, Иван Сафранчук (ред. ). Современная российская военная журналистика. Опыт, проблемы, перспективы . Москва, Гендальф, 2002. С. 22-39.

10 А.-Ж. Bizimana, Au cœur du dispositif embedding: la tracking des journales intégrés lors de la guerre en Irak , PhD Thesis, 2010, http://www.archipel.uqam.ca/3654/ (по состоянию на 21 октября 2014 г.).

11 Х. Тамбер, Дж. Палмер, СМИ в состоянии войны. Иракский кризис, Лондон, Sage, 2004.

12 http://fr.rsf.org/ukraine-chronique-des-attaques-contre-les-18-09-2014,46264.html.

К началу страницы

Список литературы

Электронный справочник

Франсуаза Досе , «Военные журналисты и военные корреспонденты из СССР в Россию: субъективность под огнем»,  Журнал институтов власти в постсоветском обществе Eties [Онлайн ], Выпуск 16 | 2014 г., в сети с , подключение 30 апреля 2023 г. URL: http://journals.openedition.org/pipss/4121; DOI: https://doi.org/10.4000/pipss.4121

Начало страницы

Об авторе

Françoise Daucé

CERCEC / EHESS

Автор

• Михаил Погорелый и Иван Сафранчук (ред.), Современная российская военная журналистика. Опыт, проблемы, перспективы [Полный текст]

  Москва, Гендальф, 2002, 254 стр.

  Опубликовано в Журнал институтов власти в постсоветских обществах , выпуск 16 | 2014

• Военная журналистика в России и странах СНГ. Предлагаемая библиография [Полный текст]

  Опубликовано в Журнал институтов власти в постсоветских обществах , выпуск 16 | 2014

• Авторские памятные композиции патриотической войны. Образец сувенира Муссы Джалиля, татарина, сталинца, поэта и патриота [Полный текст]

  Схемы памяти вокруг Отечественной войны. Пример памяти Мусы Джалиля, татарина, сталиниста, поэта и патриота

  Опубликовано в Журнале институтов власти в постсоветских обществах , Выпуск 12 | 2011

• Анджей Беловранин, Черная книга [Черная книга] [Полный текст]

  Санкт-Петербург, Норма, 2010, 150 стр.

  Опубликовано в Журнал институтов власти в постсоветских обществах , выпуск 11 | 2010

• «Способ защиты людей – налаживание неформальных связей с силовыми структурами» — Интервью с Ашотом Айрапетяном, президентом Центра межнационального сотрудничества, Москва, 3 июня 2008 г. (на русском языке) [Полный текст]

  Опубликовано в Журнал институтов власти в постсоветских обществах , Выпуск 9 | 2009

• К. Банников. Антропология экстремальных групп. Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии, РАН, Москва, 2002. 399 с. [Полный текст]

  Опубликовано в Журнале институтов власти в постсоветских обществах , Выпуск 1 | 2004

• Все документы

К началу страницы

Copyright

Creative Commons — Attribution-NonCommercial-NoDerivatives 4.0 International — CC BY-NC-ND 4.0

https://creativecommons.org/licenses/by-nc-nd/4 .0/

К началу страницы

20 дней в Мариуполе: команда, которая документировала агонию города

МАРИУПОЛЬ, Украина (AP) — Русские выслеживали нас. У них был список имен, включая наше, и они приближались.0003

Мы были единственными журналистами-международниками, оставшимися в украинском Мариуполе, и мы более двух недель документировали его осаду российскими войсками. Мы вели репортаж внутри больницы, когда по коридорам начали рыскать боевики. Хирурги дали нам белые халаты для маскировки.

Вдруг на рассвете ворвалась дюжина солдат: «Где журналисты, черт возьми?»

Я посмотрел на их нарукавные повязки, синие для Украины, и попытался подсчитать вероятность того, что они были замаскированными русскими. Я шагнул вперед, чтобы представиться. «Мы здесь, чтобы вызволить вас», — сказали они.

Стены операционной сотрясались от артиллерийского и пулеметного огня снаружи, и казалось, что безопаснее оставаться внутри. Но украинские солдаты получили приказ взять нас с собой.

___

Мстислав Чернов, видеожурналист Associated Press. Это его рассказ об осаде Мариуполя, задокументированный фотографом Евгением Малолеткой и рассказанный корреспонденту Лори Хиннант.

___

Мы выбежали на улицу, бросив приютивших нас врачей, обстрелянных беременных женщин и людей, которые спали в подъездах, потому что им некуда было идти. Я чувствовал себя ужасно, оставляя их всех позади.

Девять минут, может быть, 10, вечность по дорогам и разбомбленным жилым домам. Когда снаряды разорвались рядом, мы упали на землю. Время измерялось от одной раковины до другой, наши тела были напряжены, а дыхание затаено. Ударная волна за ударной волной сотрясала мою грудь, и мои руки похолодели.

Мы подошли к подъезду, и броневики увезли нас в затемненный подвал. Только тогда мы узнали от милиционера, почему украинцы, рискуя жизнями солдат, вывозили нас из госпиталя.

«Если тебя поймают, тебя снимут на камеру и заставят сказать, что все, что ты снимал — ложь», — сказал он. «Все ваши усилия и все, что вы сделали в Мариуполе, будут напрасными».

Офицер, который когда-то умолял нас показать миру его умирающий город, теперь умолял нас уйти. Он подтолкнул нас к тысячам разбитых машин, готовящихся покинуть Мариуполь.

Это было 15 марта. Мы понятия не имели, выберемся ли мы живыми.

____

Будучи подростком, выросшим в Украине, в городе Харькове, всего в 20 милях от границы с Россией, я научился обращаться с оружием в рамках школьной программы. Это казалось бессмысленным. Украина, рассуждал я, окружена друзьями.

С тех пор я освещал войны в Ираке, Афганистане и на спорной территории Нагорного Карабаха, пытаясь показать миру опустошение из первых рук. Но когда этой зимой американцы, а затем и европейцы эвакуировали сотрудников своего посольства из Киева, и когда я корпел над картами наращивания российских войск напротив моего родного города, моей единственной мыслью было: «Бедная моя страна».

В первые дни войны русские бомбили огромную площадь Свободы в Харькове, где я тусовался до 20 лет.

Я знал, что российские войска будут рассматривать восточный портовый город Мариуполь как стратегический приз из-за его расположения на Азовском море. Поэтому вечером 23 февраля я отправился туда со своим давним коллегой Евгением Малолеткой, украинским фотографом Associated Press, на его белом фургоне Volkswagen.

По дороге мы начали беспокоиться о запасных шинах и нашли в сети человека неподалеку, готового продать нам посреди ночи. Мы объяснили ему и кассиру в круглосуточном бакалейном магазине, что готовимся к войне. На нас смотрели как на сумасшедших.

В Мариуполь въехали в 3:30 ночи. Через час началась война.

Около четверти из 430 тысяч жителей Мариуполя уехали в те первые дни, пока еще могли. Но немногие верили в приближение войны, и к тому времени, когда большинство осознало свою ошибку, было уже слишком поздно.

Одна бомба за другой, русские отключили электричество, воду, запасы продовольствия и, наконец, самое главное, вышки сотовой связи, радио и телевидения. Несколько других журналистов в городе вышли до того, как исчезли последние связи и установилась полная блокада.0003

Отсутствие информации в блокаде преследует две цели.

Хаос первый. Люди не понимают, что происходит, и паникуют. Сначала я не мог понять, почему Мариуполь так быстро развалился. Теперь я знаю, что это было из-за отсутствия связи.

Безнаказанность — вторая цель. Без информации из города, без фотографий разрушенных зданий и умирающих детей российские войска могли делать все, что хотели. Если бы не мы, ничего бы не было.

Вот почему мы пошли на такой риск, чтобы послать миру то, что видели, и именно это разозлило Россию настолько, что выследила нас.

Я никогда, никогда не чувствовал, что нарушение тишины так важно.

___

Смерти пришли быстро. 27 февраля мы наблюдали, как врач пытался спасти маленькую девочку, раненную шрапнелью. Она умерла.

Умер второй ребенок, потом третий. Машины скорой помощи перестали подбирать раненых, потому что люди не могли вызвать их без сигнала, и они не могли ориентироваться по разбомбленным улицам.

Врачи умоляли нас снять семьи, привозящие своих мертвых и раненых, и позволить нам использовать их иссякающую мощность генератора для наших камер. По их словам, никто не знает, что происходит в нашем городе.

Обстрел попал в больницу и дома вокруг. Он разбил окна нашего фургона, пробил бок и проколол шину. Иногда мы выбегали снимать горящий дом, а потом бежали обратно среди взрывов.

В городе оставалось еще одно место, где можно было получить постоянную связь, за пределами разграбленного продуктового магазина на проспекте Строителей. Раз в день мы ездили туда и прятались под лестницей, чтобы выкладывать фотографии и видео в мир. Лестница не сильно нас защитила, но чувствовала себя безопаснее, чем на открытом воздухе.

К 3 марта сигнал пропал. Мы пытались отправить наше видео из окон 7-го этажа больницы. Именно оттуда мы увидели, как развалились последние клочья солидного среднего класса Мариуполя.

Супермаркет Порт-Сити был разграблен, и мы направились туда сквозь артиллерийский и пулеметный огонь. Десятки людей бегали и толкали тележки с электроникой, едой, одеждой.

На крыше магазина разорвался снаряд, и меня бросило на землю снаружи. Я напрягся, ожидая второго удара, и сотни раз проклинал себя за то, что моя камера не была включена, чтобы записать это.

И вот еще один снаряд с жутким свистом врезался в жилой дом рядом со мной. Я спрятался за угол, чтобы укрыться.

Подросток прошел мимо офисного стула, нагруженного электроникой, коробки сыпались по бокам. «Там были мои друзья, и снаряд попал в 10 метров от нас, — сказал он мне. — Я понятия не имею, что с ними случилось.

Мы помчались обратно в больницу. В течение 20 минут пришли пострадавшие, некоторые из них залезли в тележки.

В течение нескольких дней единственная связь с внешним миром была через спутниковый телефон. И единственное место, где этот телефон работал, было на открытом воздухе, рядом с воронкой от снаряда. Я садился, уменьшался и пытался уловить связь.

Все спрашивали, пожалуйста, скажите, когда закончится война. У меня не было ответа.

Каждый божий день ходили слухи, что украинская армия собирается прорвать осаду. Но никто не пришел.

___

К этому времени я был свидетелем смертей в больнице, трупов на улицах, десятков тел, брошенных в братскую могилу. Я видел так много смертей, что снимал их почти не воспринимая.

9 марта два авиаудара разорвали пластиковую ленту на окнах нашего фургона. Я увидел огненный шар всего за мгновение до того, как боль пронзила мое внутреннее ухо, мою кожу, мое лицо.

Мы смотрели, как поднимается дым над родильным домом. Когда мы прибыли, спасатели все еще вытаскивали из руин окровавленных беременных женщин.

Батареи почти сели, а связи для отправки изображений не было. До комендантского часа оставалось несколько минут. Полицейский подслушал, как мы говорили о том, как сообщить новости о взрыве в больнице.

«Это изменит ход войны», — сказал он. Он отвел нас к источнику питания и подключению к интернету.

Мы записали так много мертвых людей и мертвых детей, бесконечная очередь. Я не понимал, почему он думал, что еще больше смертей могут что-то изменить.

Я ошибся.

В темноте мы отправили изображения, выстроив три мобильных телефона в линию, а видеофайл разделили на три части, чтобы ускорить процесс. Это заняло несколько часов, далеко за пределами комендантского часа. Обстрел продолжался, но офицеры, назначенные сопровождать нас по городу, терпеливо ждали.

Тогда наша связь с миром за пределами Мариуполя снова оборвалась.

Мы вернулись в пустой подвал отеля с аквариумом, теперь заполненным мертвыми золотыми рыбками. В нашей изоляции мы ничего не знали о растущей российской дезинформационной кампании по дискредитации нашей работы.

Посольство России в Лондоне разместило два твита, назвав фотографии AP фальшивкой и заявив, что беременная женщина была актрисой. Посол России продемонстрировал копии фотографий на заседании Совета Безопасности ООН и повторил ложь о нападении на родильный дом.

Тем временем в Мариуполе нас завалили люди, спрашивая нас о последних новостях с войны. Ко мне подходило так много людей и говорили: «Пожалуйста, снимите меня на видео, чтобы моя семья за пределами города знала, что я жив».

К этому времени в Мариуполе не работало украинское радио и телевидение. Единственное радио, которое можно было уловить, транслировало извращенную российскую ложь — что украинцы держат Мариуполь в заложниках, стреляют по домам, разрабатывают химическое оружие. Пропаганда была настолько сильной, что некоторые люди, с которыми мы разговаривали, поверили ей, несмотря на то, что видели собственными глазами.

Постоянно повторялось сообщение в советском стиле: Мариуполь окружен. Сдайте оружие.

11 марта в коротком звонке без подробностей наш редактор спросил, можем ли мы найти женщин, переживших авиаудар по роддому, чтобы доказать их существование. Я понял, что кадры должны были быть достаточно мощными, чтобы спровоцировать реакцию российского правительства.

Мы нашли их в больнице на передовой, одни с младенцами, другие в родах. Мы также узнали, что одна женщина потеряла ребенка, а затем и собственную жизнь.

Мы поднялись на 7-й этаж, чтобы отправить видео по слабому интернет-каналу. Оттуда я наблюдал, как танк за танком подъезжали к больничному комплексу, каждый из которых был отмечен буквой Z, которая стала российской эмблемой войны.

Нас окружили: десятки врачей, сотни пациентов и мы.

___

Украинские солдаты, охранявшие госпиталь, исчезли. А путь к нашему фургону с нашей едой, водой и снаряжением прикрывал русский снайпер, который уже подстрелил выбегавшего на улицу медика.

В темноте прошли часы, пока мы слушали взрывы снаружи. Тут к нам подошли солдаты, крича по-украински.

Это не было похоже на спасение. Было ощущение, что нас просто перемещают от одной опасности к другой. К этому времени в Мариуполе нигде не было безопасно, и не было никакой помощи. Ты мог умереть в любой момент.

Я был невероятно благодарен солдатам, но в то же время оцепенел. И стыдно, что я ухожу.

Мы с семьей из трех человек втиснулись в Hyundai и въехали в пятикилометровую пробку за город. В тот день из Мариуполя выехало около 30 000 человек — столько, что у российских солдат не было времени внимательно разглядывать машины с окнами, залепленными хлопающими кусками пластика.

Люди нервничали. Они дрались, кричали друг на друга. Каждую минуту был самолет или авиаудар. Земля тряслась.

Мы пересекли 15 российских блокпостов. На каждом из них мать, сидящая впереди нашей машины, яростно молилась достаточно громко, чтобы мы могли ее услышать.

Пока мы проезжали их — третью, десятую, 15-ю, все укомплектованные солдатами с тяжелым вооружением — мои надежды на то, что Мариуполь уцелеет, угасали. Я понимал, что только для того, чтобы дойти до города, украинской армии придется прорваться через столько земли. И этого не произошло.

На закате мы подошли к мосту, разрушенному украинцами, чтобы остановить наступление русских. Там уже застряла колонна Красного Креста из примерно 20 автомобилей. Мы все вместе свернули с дороги в поля и проселки.

Охранники на КПП №15 говорили по-русски с грубым кавказским акцентом. Они приказали всей колонне вырезать фары, чтобы скрыть оружие и технику, припаркованные на обочине. Я едва мог различить белую букву Z, нарисованную на машинах.

Подъехав к шестнадцатому блокпосту, мы услышали голоса. Украинские голоса. Я почувствовал огромное облегчение. Мать в передней части машины расплакалась. Мы вышли.

Мы были последними журналистами в Мариуполе. Теперь их нет.

Нас до сих пор заваливают сообщениями от людей, желающих узнать о судьбе близких, которых мы фотографировали и снимали на видео.