Буквица как искусство. Узорная тайна заглавной буквы

В этой публикации речь пойдёт о Буквице — большой и затейливо оформленной первой букве текста, которая всегда была важной частью искусства украшения книг.

Моя симпатия к буквицам появилась ещё в детстве благодаря сборнику сказок Афанасьева с иллюстрациями Татьяны Мавриной и её же красочными буквицами в начале каждой сказки. С тех пор у меня особое отношение к книгам, в которых есть узорные буквицы.

Как таковое искусство оформления книг стало активно развиваться в раннехристианские времена, когда появились тексты, считавшиеся божественными, и, следовательно, требовавшие особого отношения. Постепенно книга перестала считаться простой фиксацией звучащей речи и превратилась в самостоятельное произведение искусства. Это отношение распространилось и на светские книги.

И тогда же появилась буквица как обязательная часть книжного декора. Буквицы щедро украшались цветными растительными орнаментами, часто доведёнными до поразительной ажурно-филигранной тонкости. Буквицы могли изображаться и в виде людей или животных, переплетённых с геометрическими узорами. В религиозных книгах буквицы украшались цветными иллюстрациями на библейские темы. Но далеко не всегда оформление буквиц напрямую соотносилось с содержанием и назначением текста. В некоторых случаях оно ему даже противоречило. Например, буквицы в христианских книгах содержат изображения, явно имеющие языческое происхождение. Символический язык старинных буквиц очень сложен и во многом до сих пор не расшифрован.

Буквица – не просто декоративный элемент. Она играет особую роль. Буквица – первая буква записанной истории, пограничная точка, в которой повседневная жизнь прерывается и возникает другая жизнь, другой мир – тот, о котором рассказывает текст. Это точка, в которой пересекаются тайна природы (растительный орнамент), тайна человеческих чувств и страстей (их изображают животные и люди) – и тайна слова, тайна преображения человека и мира под действием слова. Поэтому текст, оформленный с буквицами, воспринимается по-другому – он более живой. А ещё буквица – пространство для индивидуального творчества. В допечатные времена оформлением буквиц занимались специальные художники, поэтому в старинных книгах все буквицы уникальны. И сейчас любую открытку или книгу можно сделать неповторимой с помощью буквиц. Даже для тех, кто не рисует сам – в сети очень много готовых вариантов буквиц, есть из чего выбрать.

Предлагаю вашему вниманию большую подборку красивых и интересных буквиц – русских и латинских, старинных и современных. Обратите внимание, что пояснения к иллюстрациям расположены перед ними.

На Руси буквицы появились предположительно в X веке (более старые книги не сохранились) под влиянием византийского искусства. В 988 году киевский князь Владимир Святославович женился на византийской царевне Анне. Вместе с ней в Киев прибыли священники, они привезли церковную утварь и богослужебные книги. Состоявшееся тогда же крещение русского народа определило не только то, какая литература получит распространение на Руси, но и то, по каким образцам рукописи будут украшаться.

Уже древнейшие из сохранившихся русских книг — Остромирово Евангелие (1056-1057) и Изборник Святослава (1073) — во всём следуют византийской манере оформления книг. Из всех способов украшения заглавных букв русских художников-изографов больше всего привлекали растительные мотивы, доведённые византийскими мастерами до предельной условности. Смелые сочетания ярких красок ткали неповторимый, праздничный наряд книги. Для богатых заказчиков применялось «металлическое» письмо: особый писец — златописец — обводил контур буквицы чернилами из творёного золота, придавая ей вид драгоценного украшения.

Буквицы из Остромирова Евангелия. Великий Новгород, 1056-1057 годы.

Впрочем, красоты часто добивались одной только красной киноварью.

Русские буквицы К и Л, XII век.

В XII-XIII веках оформился своеобразный звериный стиль русских буквиц, предположительно связанный с похожими буквицами у кельтов. Этот стиль назван «тератологическим» (от греческого слова «чудище») Но русские «чудища» на буквицах, в отличие от кельтских, более спокойные и добродушные.

В средневековой Европе одни из самых старых буквиц-шедевров содержатся в Келлской книге, созданной ирландскими монахами около 800 года. Эта книга и сейчас поражает невероятной сложностью и пышностью своего узорного оформления. В книге очень много разнообразных цветных буквиц (в Европе их называют инициалами).

Буквицы оттоновского стиля, получившие своё название от династии Оттонов, правившей в восточной части владений Каролингов, на территории современной Германии, с 919 по 1024 год. Оттоны оказывали щедрое покровительство различным видам искусства, благодаря чему развивалось и процветало искусство украшения рукописей. Буквицы, как правило, были большими, с обильной позолотой и характерными для этого периода узорами из переплетающихся ветвей, промежутки между которыми закрашивались яркими цветами.

В европейских религиозных книгах Средневековья буквицы были строго ранжированы по размеру и способу оформления. Буквица в начале книги могла быть просто гигантской и очень богато иллюстрированной. Буквица в начале главы была поменьше, но тоже украшалась цветными иллюстрациями.

Лист из «Псалтыри королевы Ядвиги» с буквицами в начале главы и стихов.

Буквицы менее значимые оформлялись затейливым и иногда контрастным по цвету филигранным узором, часто доведённым до поразительной тонкости и мастерства.

Европейские буквицы XIV-XV веков.

Книгопечатание в Европе и в России появилось в XV и XVI веках. Поначалу для буквиц оставляли место и рисовали их от руки, но постепенно они во многих книгах тоже стали печатными. Иногда их потом раскрашивали вручную. Упрощать их никто и не думал. Буквица по-прежнему оставалась искусством. Но теперь она стала искусством не только художников, но и мастеров, делающих штампы: резчиков по дереву и гравёров на меди. На гравировку одной сложной буквицы на металле уходило до нескольких месяцев.

Вот буквицы, которые печатал в своих изданиях Иван Фёдоров в 1570 году.

У Ивана Фёдорова был сподвижник Пётр Мстиславец, который создал свой собственный стиль буквиц – тонкий, лаконичный и в то же время изысканный. Каллиграфическая непринужденность этих буквиц позволяет совершенно забыть, что они вышли из-­под печатного пресса. Буквицы этого стиля широко использовались в изданиях Московского печатного двора в XVII в.

Один из учеников Ивана Фёдорова – Анисим Радишевский – превратил буквицы в настоящие шедевры. Его тонкую, кружевную манеру растительного рисунка, дробность и детальность, доведённые до ювелирной, почти микроскопичной узорности, невозможно спутать ни с чьей другой работой.

Инициалы Четвероевангелия. Московский печатный двор, 1606 год

Листы из старых русских церковных певческих книг XVII-XVIII веков. Великолепное украшение орнаментами в «поморском» и «гуслицком» стиле.«Гуслицкий стиль» происходит из старообрядческого центра Гуслицы, расположенного недалеко от Москвы. «Поморский стиль» сложился на землях, лежащих по берегам Онежского озера и Белого моря.

Фантазия художников при оформлении буквиц была безграничной. Вот несколько примеров буквиц из старинной итальянской книги по каллиграфии Antonio Schiratti (1600-1615 гг. ) Буквы D, E, K, L.

Буква В немецкого художника Frederic Hottenroth, XVIII век.

В 1839 году итальянский художник, гравёр и сценограф Антонио Базоли придумал необычные «архитектурные» буквы.

А вот такие необыкновенные и нежные буквицы придумал в XIX веке английский художник Л. Джонс. Каждая буквица – целый пейзаж!

Буквы, вошедшие в «Сборникъ старинно русскихъ и славянскихъ буквъ, заставицъ и каемокъ» К.Д. Далматова (1895)

Буква А художника Сергея Чехонина, 1919 год – как раз очень популярен был «Балаганчик» Блока и одноимённый спектакль Мейерхольда. Вероятно, отсюда и идея с Арлекином.

В наше время самые разные буквицы можно создавать при помощи компьютерной графики. Но и эти буквицы сохраняют отчётливое сходство со старинными традициями оформления буквиц.

Работы студентов Санкт-Петербургского университета промышленных технологий и дизайна, дисциплина «Шрифты и каллиграфия»

Ветковский стиль книжного оформления сложился в городе Ветка в Белоруссии, ещё в XVII-XVIII веках. Но он и сейчас востребован художниками. Буквица Б, автор Татьяна Хайнак.

А это буквица С российского писателя и художника В.Л. Ланга.

Лаконичный стиль буквиц в издании А. и Б. Стругацких

Буквица К к сказке «Эгле, королева ужей». Автор Аня Опарина

Новогодняя буквица от Кирилла Ткачова

Среди современных авторских буквиц для детских книг можно встретить совсем простые, но при этом очень обаятельные.

Буквица Д. Автор Александр Сичкарь.

Буквица О для «Алисы в стране чудес». Автор Ася Белова.

Конечно, здесь представлены далеко не все из возможных вариантов буквиц. Как уже было сказано, в сети их выбор огромен. Возможно, кого-то из читателей буквицы вдохновят на новые идеи в творчестве.

И напоследок – буквы Татьяны Мавриной из её «Сказочной азбуки». Какой же надо иметь талант, чтобы в таком многовековом искусстве, как буквица, выработать свой, сразу узнаваемый, стиль!

Всем прочитавшим –

ИСКУССТВО ПЕРВОЙ БУКВЫ | Наука и жизнь

Книжный термин «инициал» происходит от латинского слова «initialis», что в переводе означает «начальный». Так называют заглавную букву увеличенного размера, с которой начинается текст книги, главы или отдельный абзац. В русской традиции инициал чаще всего именуют буквицей. Буквица может быть шрифтовой или декорированной, одноцветной или красочной, но, как бы она ни была исполнена, первое и главное её назначение — привлечь внимание читателя к началу текста. Графически буквица напоминает птичье гнездо в кроне дерева весенней порой — даже издалека глаз легко различает его в сплетении ветвей. И как гнездо украшает и оживляет дерево, так и инициальная буква украшает и оживляет собой начальную страницу. Это второе и, пожалуй, не менее важное свойство инициала: выполненный со вкусом и тактом, он радует глаз.

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

‹

›

Открыть в полном размере

ПЕРОМ И КИСТЬЮ

История украшения начальных букв насчитывает более полутора тысяч лет. Самые древние
инициалы обнаружены в античной рукописи сочинений Вергилия конца IV — начала V
века, от которой сохранились считанные листы. Большие красочные литеры в начале
каждой страницы художник составил из геометрических фигур наподобие мозаики.

Едва ли до нас дошёл первый опыт подобного рода. В названные века, видимо, уже бытовала традиция выделять начало текста, создавая торжественное вступление в книгу. Однако листать календарь назад, отодвигая дату рождения инициала в глубь веков, особой причины нет. Он появился в книге именно тогда, когда и следовало ему появиться — на излёте античности, в преддверии грядущего Средневековья. Одна великая эпоха сменялась другой: уходило в прошлое слово звучащее, искусство ораторов и певцов-аэдов — наступали, по словам С. С. Аверинцева, «времена писцов как хранителей культуры и Писания как ориентира жизни… времена трепетного преклонения перед святыней пергамена и букв».

В те годы книга уже приняла форму кодекса — стопки сшитых друг с другом тетрадей. Их изготавливали из тщательно выделанной кожи — пергамена, который пришёл на смену ломкому папирусу. Он и служил много дольше папируса, и краски впитывал хорошо, а допущенную в слове или рисунке ошибку легко было исправить, соскоблив её ножичком.

Дойдя до последней страницы, скриптор (лат. scriptor — писец) возвращался в начало рукописи, окунал тростниковое перо в рожок с цветными чернилами и «с любовью и тщанием» вносил в начало текстовых столбцов пропущенные им заглавные буквы. Их начертание он копировал с книги, служившей ему образцом, или полагался на собственный талант каллиграфа. Позднее эту работу — прорисовку и расцвечивание инициалов и вписывание заголовков (рубрик) — в книжных мастерских стали выполнять особые художники: иллюминатор (от лат. illumino — украшаю) и рубрикатор (от лат. ruber — красный).

Чаще других для украшения чёрного текста употреблялись именно красные чернила, так называемый миний (латинское название сурика). Это несложное сочетание цветов нередко используется и ныне. «В малом количестве красное, противоположенное большей массе чёрного и тесно сопоставленное с ним, выигрывает в ценности и яркости, — писал швейцарский типограф Эмиль Рудер. — Оно, как точно заметил Аугусто Джакометти, «воскресенье в череде серых будней, праздник»».

С красным цветом, кстати, связано и раннее название инициала —миниатюра, переводимое как «рисованный минием». Пройдут столетия, прежде чем это слово станет обозначать любое живописное изображение малого размера и тонкой работы.

Помимо красной в обиходе античных и средневековых писцов имелись синяя, жёлтая и зелёная краски, богатые оттенками. Для письма по цветному фону применялись белила. В роскошных манускриптах на исполнение инициалов шло творёное (растёртое в порошок) золото, реже — серебро. С благой целью сделать книгу дешевле сочинялись многочисленные рецепты для замены драгоценных металлов: толкли мелко-намелко хрусталь, ртуть смешивали с уксусом, рыбьим клеем и тальком… Однако со временем такой суррогат обесцвечивался или, что ещё печальней, проедал пергаменную страницу насквозь.

В целом же краски дошедших до нас инициалов и по сей день полны нежности и света, словно нанесены они не столетия назад. Завидная их сохранность объясняется тем, что большую часть времени книги пребывали в закрытом и даже застёгнутом виде, страницы были недоступны солнечным лучам и пыли, а чтобы пергамен не грызли мыши, писцы добавляли в чернила полынную настойку.

Заглавные буквы в начале текста, на первых порах просто выделяемые цветом, от книги к книге росли в размерах, выступали за край строки, украшались плетением и фигурками животных. Неискушённому взгляду может показаться, что персонажи этих рисунков случайны и внесены художником в текст для забавы — настолько они порой далеки от его содержания. Но на деле средневековый мастер уделял смыслу нисколько не меньше внимания, чем, скажем, цветовому равновесию или композиционной завершённости своей работы.

Для убранства ранних европейских книг характерно обилие христианских символов, ныне достаточно подзабытых. Многие ли из современных читателей соотнесут изображённую на странице рыбу, виноградную лозу или пеликана с Иисусом Христом, лань, поспешающую к источнику, — с жаждущей Бога душой, а корабль в бушующем море — с Церковью?

Для читателя средневекового, напротив, это привычные, повседневные знаки. Обращённые больше к разуму, чем к чувствам, они были своеобразной знакописью, живым наследием первых веков христианства, выработавшего свой изобразительный язык в мозаиках и фресках катакомб. Язык, в котором за внешне простыми рисунками скрывалась более глубокая реальность, и, чтобы проникнуть в неё, необходимо быть посвящённым.

Абстрактная эстетика религиозных символов нисколько не противоречила, а во многом была тождественна абстрактной эстетике письменных знаков. Поэтому они легко уживались на одной странице, дополняя и обогащая друг друга, — тем более когда сливались в единое тело общего инициала. Средневековые мастера книги любили составлять буквы из послушных их перу фигурок. Так, «А» они получали из двух рыб, соприкоснувшихся головами и плавниками, или изображали в виде птицы, клюющей змею; буква «I» принимала у них очертания рыбы, устремлённой вверх, а «Т» — птицы с распростёртыми крыльями.

Во всём этом помимо сакрального значения, присущего каждому знаку в отдельности, можно усмотреть и дополнительный символический пласт, общий для инициалов такого рода. Средневековые схоласты видели в Божьем творении раскрытую книгу. Разглядывая, в свою очередь, книгу — творение рук человеческих, — легко заподозрить её создателей в подражании «письменам Бога». Буква-рыба и буква-птица, буква-заяц и буква-гончая — эти «атомы» текста являются одновременно запечатлёнными на пергамене «атомами» мироздания.

СОВЕРШЕНСТВО ГОТИКИ

К XIII столетию европейская рукописная книга сложилась в законченный, цельный и совершенный организм. Поколениями мастеров всё в ней было выверено, посчитано и соблюдено: поля, колонки, строки, буквы и не в последнюю очередь — художественное убранство, просто немыслимое без инициалов.

Текст писали вытянутым, угловатым, суровым с виду, но очень ёмким письмом. Оно плотной массой ложилось на пергаменные страницы, до отказа заполняя очерченные при разметке прямоугольники колонок. Чтобы не нарушать монолитности письма, писцы растягивали, сжимали или сокращали буквы в строке, выравнивая её правый край. В короткой строке пробел заполняли орнаментом, а в короткой колонке, чтобы избежать пустоты, повторяли последний кусок текста, пометив на поле, что читать его не нужно.

Такая строгая упорядоченность чёрных форм оживлялась большими и красочными заглавными буквами. Они разделяли текст подобно караульным заставам — строчки рубрик струились над ними алыми стягами. Вряд ли когда-нибудь ещё появятся инициалы такой величины, такой ювелирной отделки, такая сложная, продуманная до мелочей многоступенчатая их иерархия.

Текст латинской Библии — Вульгаты — начинался, как правило, вытянутой по высоте страницы заглавной буквой «I»: «In principio creavit Deus. ..» — «В начале сотворил Бог…» (Быт. 1,1). Размеры инициала были таковы, что художник-иллюминатор умудрялся не только вписать в его медальоны все семь дней творения, но зачастую изображал и последующие эпизоды Книги Бытия: грехопадение человека, изгнание Адама и Евы из рая, убийство Каином брата Авеля. Для средневекового мастера, видимо, иначе и быть не могло: начало времён, великие события — начало рукописи, величественное исполнение… В некоторых скрипториях к нижней части буквы «I» дополнительно пририсовывали Распятие, напоминая о грядущем искуплении первородного греха и первого братоубийства.

Инициалы остальных книг Священного Писания выполнялись в пять-шесть раз меньше исходной «I», но каждый из них также включал в себя иллюстрацию из Ветхого и Нового Заветов: Моисей получал скрижали (Книга Исхода), Юдифь отрубала голову Олоферну (Книга Юдифи), Иона выходил из чрева кита (Книга пророка Ионы), Иоанн лицезрел Господа во славе (Откровение Иоанна Богослова)…

Тексты Вульгаты предварялись прологами — отрывками из писем и сочинений блаженного Иеронима, который в IV веке перевёл Писание на латинский язык. Прологи начинались инициалами ещё меньшего размера, а вместо иллюстраций их украшал орнамент.

Мельче всех писец-каллиграф либо рубрикатор выводил минием и лазурью начальные буквы глав. Эти инициалы получили название филигранных: алая основа буквы окружалась множественными голубыми прочерками, лёгкими петлями, ажурными завитками — почти иллюзорными следами изящных движений тонко заточенного пера. В равной степени бывало и наоборот: основа буквы делалась синей, а филиграни — красными.

Как это ни парадоксально, но при помощи одних лишь начальных букв достигались весьма разветвлённая логическая артикуляция мысли и строгое соподчинение частей книги друг другу, на которые не раз обращали внимание исследователи готических рукописей.

ВЗЫСКАНИЕ КРАСОТЫ

В скрипториях Восточной Римской империи (конец IV — середина XV века) сложились иные традиции украшения книг, отличные от западных.

Начальный лист византийского кодекса, как правило, открывался не инициалом, а богато декорированной заставкой. Она имела форму прямоугольника или П-образной скобы с проросшими по углам листьями и располагалась в верхней части страницы. Внутри заставки красными или золотыми чернилами писец выводил название книги, а ниже начинался текст. Как и в западных рукописях, заглавная буква выделялась из текста величиной и цветом. В роскошных кодексах её украшали орнаментом либо фигурками животных и людей. Но никогда византийский инициал не достигал тех гротескных размеров, что были в обычае у европейских мастеров, и никогда соцветие красок и орнаментальный декор буквы не делались богаче и насыщеннее красок и орнамента заставки. В Византии не инициал, а заставка обозначала в рукописи место, с которого начиналась книга или новый её раздел.

В сравнении с латинскими манускриптами, убранство которых часто строилось на контрасте художественных приёмов, страницы греческих кодексов выглядят не столь эффектно. Им скорее присуща внутренняя гармония, располагающая к глубокому, вдумчивому созерцанию. Для письма византийские писцы предпочитали не плотные чёрные чернила, как на Западе, а более мягкие по тону — коричневатые, допускавшие живую игру оттенков: тёмные в местах нажима пера, они обладали светлой прозрачностью там, где их брали более жидко. Европейские мастера размещали текст на странице в два-три столбца, в которых строчки получались короткими и динамичными, а в византийских рукописях чаще встречалась одна колонка, со строками длинными и потому неторопливыми.

Инициал располагался на левом поле либо в межколонном пространстве, почти не нарушая правильной формы столбца. Он привлекал к себе внимание не внешней броскостью, а утончённой пластикой и изящной соразмерностью с текстом и другими элементами декора. Заглавная буква прежде всего оставалась буквой. Исполненная красоты и меры, она никогда не превращалась в самодостаточный узор или сюжетную иллюстрацию — это было уделом заставки. Украшенный инициал в первую очередь безошибочно читался и лишь потом радовал глаз искусным художеством. Письменный знак, соединённый в инициале с живописью, не смешивался с ней, как не смешиваются слитые в общий сосуд вода и масло.

В 1453 году Второй Рим пал, захваченный и разграбленный турками-османами. Перестала существовать некогда великая империя, твердыня восточного христианства. Но тысячелетняя традиция её книжного искусства, пустившего глубокие корни, продолжала ещё долго жить на остальной территории православной ойкумены: на Кавказе, Балканах и в Древней Руси.

УРОКИ ГРЕЧЕСКИХ МАСТЕРОВ

Из похода в 988 году на Корсунь киевский князь Владимир Святославович возвратился с молодой женой, византийской царевной Анной. Вместе с ней в Киев прибыли царьградские священники, привёзшие церковную утварь и богослужебные книги. Последовавшее вскоре крещение русского народа по греческому обряду определило не только то, какая литература получит хождение на просторах Руси, но и то, по каким образцам рукописи будут украшаться.

Уже древнейшие из сохранившихся русских книг — Остромирово Евангелие (1056—1057) и Изборник Святослава (1073) — во всём следуют византийской манере книжного убора. Они написаны величественно-медленным почерком, именуемым уставом, и снабжены пышными фронтисписами и миниатюрами, заставками и инициалами — всем тем, чем славились столичные кодексы Восточной Римской империи.

Из всех способов украшения заглавных букв русских художников-изографов больше всего привлекали растительные мотивы, доведённые греческими мастерами до предельной условности. Мачты таких букв рисовались витыми или составленными из нескольких коленцев. На их окончаниях и в местах сочленений набухали почки и завязывались молодые побеги. Широкие листья, плавно заворачиваясь, намечали естественные изгибы письменных знаков, а цветочными бутонами эффектно завершались буквенные петли.

Следуя традициям греческой книги, русские изографы никогда не привлекали к инициалу слишком много внимания. В первую очередь он служил тексту и полностью подчинялся ему: обозначая в нужном месте начало новой темы, инициал помогал читателю постичь вероучительную суть слова. Обычный размер буквицы не превышал пяти строк (редчайшим исключением была буква высотою в восемь строк!). Это позволяло располагать по нескольку инициалов на одной странице.

Смелые сочетания ярких красок ткали неповторимый, праздничный наряд книги. Сурик и киноварь, бакан и охра, ярь и празелень, лазорь и голубец — чем только не расцвечивались буквицы в русских рукописях! Для богатых заказчиков применялось «металлическое» письмо: особый писец — злато писец — обводил контур красочной буквы чернилами из творёного золота, придавая ей вид драгоценного украшения.

Впрочем, сильного художественного впечатления нередко добивались и одной киноварью. Лучшим русским памятником, исполненным в подобной манере, служит Юрьевское Евангелие — рукопись исключительной художественной высоты. Оно написано между 1119 и 1128 годами по заказу игумена новгородского Юрьева монастыря Кирьяка при закладке в обители каменной церкви. Об изографе книги известно, что звали его Фёдором («Азъ грешный Феодоръ напсахъ еуангелие се рукою грешною…») и был он «угринцем» — венгерским славянином. В том, что мастер был один, не возникает сомнения: на всём уборе рукописи «лежит печать одной руки, одной воли, одного замысла и единого стиля исполнения» (Т. В. Ильина. Декоративное оформление древнерусских книг: Новгород и Псков. XII—XV вв.).

Простота, с которой оформлено Юрьевское Евангелие, завораживает с первых страниц: это чёрное уставное письмо в сочетании с буквицами, выполненными ясной киноварной линией. Всего в рукописи их 65, и хотя в буквах большого разнообразия нет (в основном это «В» и «Р»), зато какая фантазия в графической их интерпретации! Из персонажей евангельских инициалов можно собрать целый зверинец: здесь есть верблюды и кони, медведи и львы, пантеры и волки, кошки и собаки, змеи и рыбы. Из птиц обитают павлины, фазаны, орлы, журавли, вороны, голуби. Имеются даже единорог и алконост. Воображение художника превращает букву «Р» в руку с ветвью, «В» — в виноградную лозу, «Е» — в благословляющую десницу.

Изображения буквиц ровно лежат на плоскости пергамена, не углубляясь в него и не выступая наружу. В этом смысле они тождественны письму, расходясь с ним помимо цвета только в пластике. Плавная, упругая красная линия одной толщины и одного напряжения вьёт свой узор, не отличая рисунок животного от орнаментального плетения. И орнамент и фигуры для неё равноценны, поэтому одно беспрепятственно продолжается другим, и, несмотря на дробность отдельных деталей, каждый инициал отливается в цельную и совершенную форму.

(Продолжение следует.)

11 лучших любовных писем в литературе, как вымышленных, так и выдуманных

Списки для чтения

От скрытой тоски Вирджинии Вульф до абсолютной непристойности Джеймса Джойса — вот наши любимые литературные любовные записки

.

28 декабря 2017 г.

Дэни Спенсер

Артикул акции

Где-то в моей детской спальне притаилась старая обувная коробка Nine West, до краев набитая любовными письмами, нацарапанными на грубой бумаге, разлинованной колледжем. В старших классах, когда мой интерес к дневному уроку физики или математики неизбежно угасал, я переворачивала страницу в блокноте и писала моему тогдашнему бойфренду подпитываемые гормонами разглагольствования о моей беспримерной любви к нему, а иногда и в том, что может быть отличительная черта Джойса (минус пукание, см. № 11), то, что я хотел сделать с ним. Мы обменивались этими посланиями взад и вперед в наших шкафчиках, что равнялось сотням пронизанных внутренней шуткой признаний юной любви.

Однажды, к нашему общему ужасу, папа нашел записку, чистя багажник своей машины. В тот день я усвоил важный урок о конфиденциальности и надежных молниях рюкзака. Но после унизительного разговора я взял верх, упрекая его за то, что он имел наглость читать письмо, явно не для него. Вежливая компания (за исключением отцов) знает лучше, чем читать чужие приватные переписки.

В литературе нам предлагают редкое, может быть, единственное приглашение к таким интимным перепискам. Будь то любовные письма, искусно написанные в романе, мемуарах или антологиях давно умерших великих людей  – эти 11 уязвимых взглядов на одурманенное человеческое id – всепоглощающие чтения.

---

Убеждение Джейн Остин

Письмо о сверке

Когда я по уважительной причине опрашивал друзей и коллег об этом задании, преобладающий ответ сводился к следующему: «Включите Убеждение , ага».

В последнем, опубликованном посмертно романе Джейн Остин, Убеждение, героиня Энн Эллиот была убеждена (или некоторые сказали бы, убеждена ) ее крестной матерью, леди Рассел, чтобы отменить ее подростковую помолвку с нищим Фредериком Вентвортом. Перенесемся вперед почти десять лет спустя, и эти двое воссоединятся через типичные леса Остин, и выясняется, что они никогда по-настоящему не забывали друг друга.

Подслушав разговор, в котором Энн утверждает, что мужчины быстрее расстаются со своей прошлой любовью, Вентворт возражает против ее утверждения одной из самых уважаемых любовных заметок во всей литературе:

Я больше не могу слушать молча. Я должен поговорить с вами теми средствами, которые мне доступны. Ты пронзаешь мою душу. Я наполовину мучаюсь, наполовину надеюсь. Не говори мне, что я опоздала, что такие драгоценные чувства ушли навсегда. Я снова предлагаю себя тебе с еще большим сердцем, чем когда ты чуть не разбил его восемь с половиной лет назад. Не смейте говорить, что мужчина забывает раньше, чем женщина, что его любовь имеет более раннюю смерть. Я никого не любил, кроме тебя. Я мог быть несправедливым, слабым и обиженным, но никогда не непостоянным. Ты один привел меня в Бат. Только для тебя я думаю и планирую. Разве ты не видел этого? Неужели ты не понял моих желаний? Я не ждал даже этих десяти дней, мог бы я прочитать ваши чувства, как я думаю, что вы должны были проникнуть в мои. Я едва могу писать. Я каждое мгновение слышу что-то, что подавляет меня. Ты заглушаешь свой голос, но я могу различать интонации этого голоса, когда другие теряются. Слишком хорошее, слишком превосходное существо! Вы делаете нам справедливость, действительно. Вы верите, что между мужчинами существует настоящая привязанность и постоянство. Верьте, что это будет самым пламенным, самым неуклонным, в

Ф. В.

Письма Вере Владимира Набокова , отредактированные и переведенные Брайаном Бойдом и Ольгой Ворониной

Письмо любовного немого мужа

В 2014 году Кнопф опубликовал тщательно аннотированный сборник 50-летней переписки Владимира Набакова с его любимой женой Верой. Хотя у пары были свои препятствия (например, неверность), письма демонстрируют неизменную любовь, способную преодолеть даже самые коварные угрозы (нацистские преследования, другое).

В нехарактерный момент Набоков потерял дар речи, пытаясь сформулировать, как сильно он обожает свою жену:

Нежность моя, счастье мое, какие слова тебе написать? Как странно, что, хотя дело всей моей жизни — водить пером по бумаге, я не знаю, как тебе сказать, как я люблю, как я тебя желаю. Такое волнение — и такой божественный покой: тающие облака, погруженные в солнечный свет — кучки счастья. И я плыву с тобою, в тебе пламенею и таю  — и вся жизнь с тобой подобна движению облаков, их воздушным, тихим падениям, их легкости и плавности, и небесному разнообразию очертаний и оттенков  — моя необъяснимая любовь . Я не могу выразить эти перисто-кучевые ощущения.

Английский пациент Майкл Ондатже

Буква последних слов

До того, как английский пациент получил ожоги, вызвавшие у него амнезию, в итальянской больнице, он был исследователем пустыни Сахара и связался с женой другого мужчины, Кэтрин. В основе шедевра историографической метапрозы Майкла Ондатже лежит это бурное дело, которое заканчивается высокой мелодрамой, когда муж Кэтрин, Джеффри, пытается совершить тройное убийство-самоубийство. Английский пациент и Кэтрин выживают и находят убежище в пещере. Когда пациент-англичанин уходит за помощью, Кэтрин пишет ему последнее прощание, увядая в холодной, гулкой темноте.

Роман, удостоенный Букеровской премии 1992 года, был адаптирован для киноэкрана  — смотрите душераздирающее представление в сопровождении грустного фортепиано ниже:

Письма Виты Саквилл-Уэст Вирджинии Вулф , под редакцией Луизы Де Сальво и Митчелла Леска

Отчаявшаяся прелюбодейка

Что ни говори о морали дел, но, черт возьми, они вдохновляют на страстное письмо. Вита Саквилл-Уэст и Вирджиния Вульф завязали тайные отношения в середине 19-го.20-х годов, и ИМХО, мир лучше для этого, потому что он вдохновил Вулф на создание сатирического гендерно-гендерного романа Орландо . Коллекция писем этих влюбленных свидетельствует о том, что у нее был превосходный материал для работы.

Вот подборка из парижского обзора :

Из Саквилл-Уэста в Вулф

Милан [отправлено в Триест]
Четверг, 21 января 1926

Я превратился в существо, которое хочет Вирджинию. Я сочинил тебе красивое письмо в бессонные кошмарные часы ночи, и все ушло: я просто скучаю по тебе, совсем просто отчаянно по-человечески. Вы со всеми вашими немыми буквами никогда не написали бы такой элементарной фразы, как эта; возможно, вы даже не почувствуете этого. И все же я верю, что вы заметите небольшой пробел. Но вы облекли бы его в такую ​​изысканную фразу, что он немного потерял бы свою реальность. А у меня совсем резко: я скучаю по тебе даже больше, чем мог поверить; и я был готов скучать по тебе много. Так что это письмо просто визг боли. Невероятно, насколько важным для меня ты стал. Я полагаю, вы привыкли к тому, что люди говорят такие вещи. Будь ты проклят, избалованное существо; Я не заставлю тебя полюбить меня еще больше, выдав себя вот так.0021 не может быть умным и сдержанным с вами: я слишком вас люблю для этого. Слишком искренне. Ты не представляешь, какой сдержанной я могу быть с людьми, которых не люблю. Я довел это до изобразительного искусства. Но ты сломал мою защиту. И я на самом деле не обижаюсь …

Пожалуйста, простите меня за то, что я написал такое жалкое письмо.

В.

Опасные связи Les Liaisones (Опасные связи) Пьера Шодерло де Лакло

Любовь — это письмо на поле боя

Во французском эпистолярном романе Пьера Шодерло де Лакло 1782 года главные персонажи маркиза де Мертей и виконт де Вальмон являются заклятыми врагами и бывшими любовниками, которые используют свои неподражаемые навыки написания писем как оружие манипуляции. Книга состоит исключительно из букв, написанных взад и вперед между различными персонажами.

Любовь во время холеры Габриэль Гарсия Маркес

Пятидесятилетняя переписка

Любовь во время холеры рассказывает о разных судьбах возлюбленных детства Флорентино Ариса и Фермина Даса. Флорентино впервые замечает Фермину, когда доставляет телеграмму ее отцу, и с этого момента молодой почтальон и красивая девушка должны начать свою страстную переписку. Он идет домой и трудится над письмом, которое вскоре превращается в шестидесятистраничный «словарь комплиментов», в котором выражает свое восхищение ею. После того, как он вручает ей том, он ждет ответа целую вечность, но оказывается, что она влюблена друг в друга, и ей просто нужно было время, чтобы разобраться в тяжелых метафорах. Они начинают интенсивный обмен сотнями любовных писем, что приводит в ярость отца Фермины. Жизнь мешает и разводит юных влюбленных по разным путям, но Флорентино утверждает, что оставался верным Фермине на протяжении всей своей жизни, и он делает последнее (и успешное) признание в любви на похоронах ее мужа пять десятилетий спустя.

Искупление Иэн Макьюэн

Письмо «Вот почему вы должны сказать это лично»

Сюжет Искупление начинается с ужасно неправильно истолкованного письма, в результате которого Робби оказывается в тюрьме, а его тайная подружка Сесилия безнадежно желает его освобождения. Поскольку Робби находится в заключении, пара может общаться только через серию писем. В конце концов Робби освобождают при условии, что он будет служить в армии во время Второй мировой войны. Возможно, самое разрушительное послание исходит от Сесилии в это время, когда она пишет:

…Я знаю, что звучу горько, но, дорогой мой, я не хочу быть таким. Я искренне доволен своей новой жизнью и новыми друзьями. Я чувствую, что теперь могу дышать. Больше всего у меня есть для тебя жизнь. На самом деле должен был быть выбор — ты или они. Как это могло быть и то, и другое? У меня никогда не было ни минуты сомнения. Я тебя люблю. Я верю в тебя полностью. Ты мой самый дорогой, мой смысл жизни. Cee

Анна Каренина Льва Толстого

Письмо «ты-дополняй-меня»

Возможно, он не главный персонаж, но превращение Левина в более счастливого и менее солипсичного парня так же неотъемлемо от классического сюжета, как и безвременная кончина Анны Карениной. В Части IV, Главе XIII, Левин делает еще одну попытку ухаживания за объектом своей привязанности, Китти. У него всегда были проблемы с выражением своих чувств, но врожденное понимание Китти делает это проще. Двое садятся за карточный стол, и Китти достает мел, и они начинают игру, нацарапывая первую букву каждого слова в предложении, которое они хотят сказать.

Левин записывает: «Ш, у, а: и, в, н, б; д, у, т, о, н?»

Китти отвечает: «Т, И, В, Н, А, О».

Ты все понял? Не имеет значения, потому что «все было сказано в том разговоре. Она сказала, что любит его.

Паула Изабель Альенде

Скорбное письмо

Изабель Альенде никогда не собиралась писать мемуары. Она начала то, что стало Paula в качестве информационного письма дочери, чтобы подытожить события, которые она пропустила, когда спала в коме, вызванной порфирией. К большому сожалению Изабель и ее семьи, Паула так и не оправилась, но продолжала писать свое письмо, в котором сочетаются некоторые классические элементы магической реалистической художественной литературы.

Литературная страсть Анаис Нин и Генри Миллер, под редакцией Гюнтера Стулманна

Письма о высокоинтеллектуальных делах

Анаис однажды написала Генри: «Мы — писатели и делаем искусство из своей борьбы» — это утверждение стало еще более верным, когда Гюнтер Стулман опубликовал сборник их посланий. Писатели проводили друг с другом совсем немного времени в начале 30-х годов, но продолжали обмениваться любовными письмами в течение 21 года! Вот один из моих любимых отрывков от Миллера до Нин:

.

Я говорю, что это дикая мечта — но именно эту мечту я хочу осуществить. Жизнь и литература вместе взятые, любовь динамо, ты со своей душой-хамелеоном даришь мне тысячу любовей, якорь всегда в любой буре, домой, где бы мы ни были. Утром продолжаем с того места, на котором остановились. Воскресение после воскресения. Вы утверждаете себя, получаете богатую разнообразную жизнь, которую желаете; и чем больше ты самоутверждаешься, тем больше ты хочешь меня, нуждаешься во мне. Твой голос становится хриплым, глубоким, глаза чернее, кровь гуще, тело полнее. Сладострастное раболепие и тираническая необходимость. Жестокее, чем прежде  — сознательно, преднамеренно жестоко. Ненасытный восторг опыта.

ХВМ

Избранные письма Джеймса Джойса под редакцией Ричарда Эллманна

Дедушка грязного (пукающего!) секса

Сохраните свои смайлики с баклажанами для детской площадки, дети, потому что Джеймс Джойс вот-вот поразит вас странным письмом, которое он написал своей жене Норе.

Вы знаете, что это реально, когда вы не можете насытиться ~запахом своего любовника~

**ВНИМАНИЕ: ОЧЕНЬ NSFW**

Моя милая маленькая шлюха Нора Я сделала, как ты сказала мне, ты, грязная маленькая девочка, и дважды оторвалась, когда прочитала твое письмо. Я рад видеть, что тебе нравится, когда тебя трахают взад-вперед. Да, теперь я могу вспомнить ту ночь, когда я так долго трахал тебя задом наперёд. Это был самый грязный трах, который я когда-либо давал тебе, дорогая. Мой член застрял в тебе на несколько часов, трахаясь под твоим перевернутым задом. Я чувствовал под своим животом твои жирные потные ягодицы и видел твое раскрасневшееся лицо и безумные глаза. При каждом трахе, который я тебе давал, твой бесстыдный язык вырывался из твоих губ, а если трахал сильнее, чем обычно, жирные грязные пердежи вырывались из твоей задницы. В ту ночь у тебя было жопу, полную пуканий, дорогой, и я вытрахал их из тебя, большие толстые парни, длинные ветреные, быстрые маленькие веселые трещины и множество крошечных маленьких непослушных пуканий, заканчивающихся долгим потоком из твоей дырки. Чудесно трахать пукающую женщину, когда каждый трах выводит ее из себя. Думаю, я узнаю пердеж Норы где угодно. Я думаю, я мог бы найти ее в комнате, полной пукающих женщин. Это довольно девичий звук, не похожий на влажный ветреный пердеж, который, как мне кажется, издают толстые жены. Он внезапный, сухой и грязный, как то, что смела бы веселая девушка в школьном общежитии ночью. Я надеюсь, что Нора не перестанет пукать мне в лицо, чтобы я мог узнать и их запах.

Мы публикуем ваших любимых авторов — даже тех, которых вы еще не читали. Получайте новую художественную литературу, эссе и стихи на свой почтовый ящик.

7 Литературные любовные письма для чтения, когда вам нужно напоминание о том, что романтика — это настоящий

Книги

по SADIE TROBMETA

WERESISISIENS/NELLESLENSIENCE

MSHA WEESISISIENSIENSIENSIENSIENSIENSIENSIENSIENSIENSIENSIENSIENSIENSIENSIENSIENSIENCE

2912. В последнее время кажется, что независимо от того, листаете ли вы телеканалы, листаете социальные сети или просто идете по улице, невозможно избежать шквала плохих, грустных и раздражающих новостей. Хотя важно быть в курсе и быть на связи с тем, что происходит в стране и во всем мире, также важно время от времени давать себе передышку, делая что-то расслабляющее и поднимающее настроение, например, читая романтические литературные любовные письма просто так. веселье. Возможно, это не самые актуальные тексты, которые вы можете прочитать сегодня, но они, безусловно, будут самыми оптимистичными, и, честно говоря, кто не мог бы использовать немного больше позитива в эти дни?

Посмотрим правде в глаза, в последнее время мир кажется довольно темным и унылым местом. Не проходит и дня без новых душераздирающих заголовков о сексуальных домогательствах, смертельных стихийных бедствиях или детях-мигрантах, разлученных со своими семьями. С таким количеством ужасных вещей, происходящих в Соединенных Штатах и ​​во всем мире, легко чувствовать себя вечно безнадежным, но есть вещи, которые вы можете сделать, чтобы дать отпор, и есть вещи, которые вы можете сделать, чтобы взбодриться, включая чтение.

Если вам нужно отдохнуть от вызывающих гнев и тошнотворных новостей, прочитайте одно из этих семи романтических литературных любовных писем и приготовьтесь почувствовать, как ваше сердце наполняется радостью, а не тревогой, впервые за несколько недель.

Капитан Вентворт — Энн Эллиот, из «Убеждения» Джейн Остин

Ближе к концу Убеждения, Капитан Вентворт пишет Анне Эллиот письмо, которое может считаться лучшим признанием в любви в литературе:

«Ты пронзаешь мою душу. Я наполовину мучаюсь, наполовину надеюсь. Не говори мне, что я опоздал, что такие драгоценные чувства ушли навсегда. Я снова предлагаю тебе себя с сердцем, еще более твоим, чем когда ты чуть не сломал его восемь с половиной лет назад. Не смейте говорить, что мужчина забывает раньше, чем женщина, что его любовь имеет более раннюю смерть. Я никого не любил, кроме тебя.

Зельда Фицджеральд Ф. Скотту Фицджеральду, из «Дорогой Скотт, дорогая Зельда: любовные письма Ф.

Скотта и Зельды Фицджеральд»

Читатели, возможно, никогда не узнают, о чем говорилось в письме, которое Дейзи получила за день до своей брачной ночи, в Великий Гэтсби , но мы знаем, как писатель Ф. Скотт Фицджеральд признавался в любви своей жене Зельде и как она, в свою очередь, отвечала взаимностью. , благодаря трогательной коллекции Дорогой Скотт, дорогая Зельда. Зельда Фицджеральд писала весной 1919 года следующее:

«Во всем мире я ничего не хочу, кроме тебя и твоей драгоценной любви. Все материальные вещи — ничто. скоро ты будешь любить меня все меньше и меньше, и я сделаю все, что угодно, лишь бы сохранить твое сердце для себя. Никогда не думай о вещах, которые ты не можешь дать мне. Ты доверил мне свое самое дорогое сердце, и это, черт возьми, намного больше, чем у кого-либо еще во всем мире.

Уилл Трейнор Луизе Кларк из «До встречи с тобой» Джоджо Мойес

Хотя история любви в «До встречи с тобой» не имеет счастливого конца, она включает красивое, трогательное и романтическое письмо от Уилла. Трейнор — Луизе Кларк ближе к концу:

«Вот оно. Ты в моем сердце, Кларк. Ты был таким с первого дня, когда вошел, со своей нелепой одеждой, плохими шутками и полной неспособностью прятаться». единственное, что вы чувствовали», — пишет Уилл Кларку в трогательной записке, которую она получает после его смерти. «Вы изменили мою жизнь гораздо больше, чем эти деньги когда-либо изменят вашу».

Владимир Набоков Вере Набоковой, из «Письма к Вере» Владимира Набокова

Читатели, знакомые с Владимиром Набоковым по номеру Лолита , вероятно, не сочли бы его романтиком, а опубликовали сборник писем известного автора своей жене Вере, убедит их в обратном. Как написано в Письма Вере :

«Нежность моя, счастье мое, какие слова тебе написать? Как странно, что хотя дело всей моей жизни водит пером по бумаге, я не знаю, как тебе сказать, как я люблю тебя, как я тебя желаю.Такое волнение — и такой божественный покой: тающие облака, утопающие в солнечном свете — холмики счастья. И я плыву с тобой, в тебе пламенею и таю — и вся жизнь с тобой подобна движению облаков, их воздушным, тихим падениям, их легкости и плавности, и небесному разнообразию очертаний и оттенков — моя необъяснимая любовь. Я не могу выразить эти перисто-кучевые ощущения».

Лара Джин Кови — Питеру Кавински, из «P.S. Я все еще люблю тебя» Дженни Хан

Если вы думали, что Всем парням, которых я любила раньше , было романтично, подождите, пока вы не прочитаете продолжение, P.S. Я все еще люблю тебя, , который наполнен трогательными любовными письмами. Это от Лары Джин Кови Питеру Кавински:

«Иногда ты мне так нравишься, что я не могу этого вынести. Это наполняет меня до краев, и я чувствую, что могу переполниться. Мне нравится тебя так много, что я не знаю, что с этим делать. Мое сердце бьется так быстро, когда я знаю, что увижу тебя снова. И потом, когда ты смотришь на меня так, как смотришь, я чувствую себя самой счастливой девушкой в мире. »

Рэндольф Эш Кристабель Ла Мотт, из «Одержимости» А.С. Bryant

На страницах Possession читатели найдут романтические письма и доводящие до обморока стихи от Рэндольфа Эша и Кристабель Ла Мот, двух вымышленных викторианских поэтов, живших в самом сердце А.С. Многослойный любовный роман Брайанта. Это письмо от Рэндольфа Кристабель:

«Я не могу позволить тебе сжечь меня и не могу сопротивляться тебе. Ни один человек не может стоять в огне и не сгореть».

Джон Китс — Фанни Браун, из «Яркой звезды: любовные письма и стихи Джона Китса Фанни Браун» Джона Китса

Хотя роман между Джоном Китсом и Фанни Браун трагически оборвался, когда Китс умер от в возрасте 25 лет, он был наполнен красивыми, лирическими и достойными обморока любовными письмами, как задокументировано в Яркая Звезда. Вот сообщение от Китса Брауну:

«Ты всегда новенький. Последний из твоих поцелуев был самым сладким, последняя улыбка — самой яркой, последнее движение — самым изящным.